и паркуется перед магазинчиком. Оскар рассказал, что купил его месяц назад у LKAB. У шахтеров баснословные зарплаты. В Кируне из всей Швеции самая преуспевающая молодежь. Папа говорит, что в Стокгольме на таких автомобилях ездят только молодые люди, промышляющие криминалом. А здесь молодежь работает в шахте. Оскар вылезает из машины. Он в кепке с задранным козырьком. Оскар круглый, как фрикаделька. Я спешу удалиться. У меня нет желания с ним общаться. Братья деланно смеются. Не знаю, мечтают ли парни из моего класса о том, чтобы стать шахтерами, иметь выходную неделю или купить новый снегоход. Мне тоже нужно подумать о будущей профессии. Определиться, кем стать. Бабушка не переживет, если я не определюсь. Я хочу снимать кино, читать и писать. Бабушка считает, что вряд ли есть профессия, в которой всё это сочетается. Хотя, может, я и прославлюсь, когда мы погибнем во время провала грунта. Тут-то и найдут мои видеозаписи. Тогда-то бабуля и покается в своих словах.

21

Это случилось после занятий по физкультуре. Мое сердце учащенно забилось. Мне кажется, что причина прежде всего в физической нагрузке. Мы сорок минут играли в бенди[5]. В раздевалке к горлу подступает такая страшная тошнота, что я едва могу дышать. В глазах потемнело, и сейчас либо я упаду в обморок, либо меня вырвет. Рук я почти не чувствую, они как будто отнялись. По спине холодным ручейком бежит пот. Меня охватывает паника.

– Майя, что с тобой?

Я вижу перед собой лицо Юлии. По ее взволнованному взгляду я понимаю, что ей не до шуток. Я сейчас умру. Мне уже не до шахты. Наверно, у меня случился инфаркт. Я стану самой юной девушкой в мире, которая умерла от сердечного приступа.

– Я не могу дышать, – еле говорю я.

Альва стучится в дверь раздевалки. До меня словно откуда-то издалека доносится ее голос. Она кричит, что Пекка, учитель физкультуры, хочет войти в раздевалку. Юлия сжимает в своих руках мои ледяные ладони. Мой организм бунтует, он в замешательстве: как восстановить дыхание? Сердце колотится в груди так, что больно.

Пекка влетает в раздевалку и ложится рядом со мной на грязный пол. Я даже не могу возразить – по моим холодным ногам, рукам и волосам уже распространились бактерии.

– Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?

Пекка кладет руку мне на лоб, держит за запястье и измеряет пульс. А что, если меня вырвет прямо на него? Я жду, когда пройдет боль в груди и я умру. Пекка просит всех отойти, но все стоят на месте, беспокойно перешептываясь. Юлия сидит рядом.

– Где у тебя болит, Майя?

– Может, нам вызвать скорую? – спрашивает Альва, держа наготове мобильный телефон.

Пекка снимает с себя спортивный свитер и подкладывает его мне под голову. Он держит мое лицо в руках и произносит:

– Дыши, Майя. Дыши как я. Спокойно и глубоко.

Пекка втягивает носом воздух, и я пытаюсь повторять за ним.

– Еще раз. Дыши спокойно и только носом. Закрой рот.

Мне удается сделать три вдоха. Голова перестает гудеть. Пульс выравнивается, и сердце больше не пытается выскочить из груди.

Я неотрывно смотрю в спокойные глаза Пекки и читаю в них: он контролирует ситуацию.

Я не умерла. Мы дышим в унисон. Спокойно и глубоко. Я постепенно начинаю чувствовать: сначала кончики пальцев, потом руки. Тошнота отступает. И вдруг вокруг снова становится тихо. Только слышно, как тихонько смеется Пекка:

– Молодец, Майя. Умница!

– Ты нас до смерти напугала, – говорит Юлия и больно щиплет меня за руку.

– Я думала, что умру, – шепчу я.

Пекка кивает.

– Знаешь что? Пусть Юлия отведет тебя к школьной медсестре. Всё будет хорошо, но тебе нужно сходить к Инге-Лилл и немного с ней пообщаться. Она только измерит тебе давление и убедится, что с тобой всё в порядке. И позвони своим родителям.

В животе урчит. Как странно, что мой организм еще на это способен. Мама просто с ума сойдет.

Пекка и Юлия помогают мне сесть. Вокруг непривычно тихо. Слышно только, как тихонько переговариваются девочки. Не хочу слышать, что они говорят, и даже думать, как быстро они разболтают обо всём в коридоре. Что с Майей сегодня случился припадок. Да, чистая правда! После физры. Юлия пытается заслонить меня собой от других. Я встаю, и у меня немного подкашиваются ноги. Я надеваю джинсы прямо на шорты, решая не идти в душ. Руки дрожат. Мне хочется поскорее спрятаться от чужих взглядов. Юлия тоже одевается. А может, и пусть бы у меня случился инфаркт. Не слишком обширный, чтобы не умереть.

22

– Паническая атака, – заключает Инга-Лилл.

Я лежу на кушетке в ее кабинете. Бумажная подстилка подо мной скомкалась у коленей. Инга-Лилл подъехала на стуле к кушетке. Инга-Лилл – лучшая в мире медсестра. Она всегда держит меня за руку, когда делает укол. Аппарат для измерения давления выпускает воздух. Над дверью громко тикают часы. Не верю своим ушам: мне не послышалось? Паническая атака?

– Учитывая то, что ты рассказала, можно предположить, что у тебя синдром хронической усталости, – говорит Инга-Лилл.

Она спрашивает, сколько я сплю и как питаюсь. Я признаюсь, что утром меня преследовал страх смерти и что я не сплю по ночам.

После небольшого нажима со стороны Инги-Лилл я выкладываю ей правду о взрывных работах в шахте.

Синдром хронической усталости. Я смотрю на медсестру с недоверием. Раньше я уже слышала этот термин. В прошлом году мамина коллега Улла, подвергавшаяся на работе стрессу, свалилась от хронической усталости: целыми днями лежала дома и смотрела в потолок. Теперь при виде «Коопа» она принимает успокоительное. На минутку: Улле за пятьдесят. Тети выгорают на работе и глотают таблетки счастья. А подростки разве не так же выгорают? Подростки выбирают саморазрушение. Почему нельзя просто получить пощечину за такое поведение, вместо того чтобы биться головой о стену?

– Понимаешь, ты на грани истощения. Невозможно спать по три-четыре часа и при этом ходить в школу. Недосып – известный вид пытки, – говорит Инга-Лилл. – Твои родители знают о том, что с тобой происходит?

– Нет.

– Ты должна им рассказать. Думаю, на самом деле тебе нужно обратиться в психиатрическую консультацию для детей и молодежи. Я выпишу направление.

Борющийся с хронической усталостью детский психолог. Если смерть не от инфаркта, то уж точно от визита к детскому психологу.

– А что, если это был обыкновенный сердечный приступ?

Я продолжаю настаивать на