ты ведь говоришь, что…

– Она так поступает, лишь бы досадить папе. У него своя семья. А мы больше не его семья.

У Юлии так хорошо получается передразнивать голос Каролы, что я живо представляю ее.

– Мама считает, это даже хорошо, что так недалеко переезжать. А покупать новую квартиру, по ее мнению, для нас дороговато.

– Так я тебе говорю о том же. Никто не может снимать жилье по таким высоким ценам.

– Мы можем, – говорит Юлия.

Мы замолкаем. Юлия снова моргает.

– Знаешь, я тоже совсем не хочу переезжать. Ни в другой район, ни в другой город, – успокаиваю ее я. – Хочу, чтобы всё осталось как есть. Чтобы мы по-прежнему жили рядом.

– Пора ехать. Мне нужно домой.

Юлия встает и разворачивает снегокат.

– Садись.

Я отряхиваю снег с джинсов. На коленях остаются темные пятна. Юлия управляет снегокатом. Мы едем к улице Егерьгатан, и меня качает вперед-назад. И тут вдруг до меня доходит, почему она едет домой другой дорогой. Мне даже в голову не пришло, что на той улице жила ее бабушка. У Юлии не так много родственников, как у меня. Только бабушка, мать Каролы.

– Мама больше не хочет жить одна, – решительно заявляет Юлия.

У меня чуть не вырывается, что ведь на самом деле у Каролы есть Юлия, но я успеваю смолчать.

– Она просто боится, что ее бросят. Как всегда.

19

Наступил март. Можно сказать, что жители Кируны снова увидели свет. Насвистывая, папа ходит по комнате и просматривает объявления в газете. Солнце до боли слепит глаза. С крыши капает. Каждые выходные проходит Торнедальское ралли. С наступлением весны все в Кируне выбираются из своих домов на свежий воздух. Коттедж в Торнедалене уже ждет гостей. А ралли – машины несутся, и только свобода и природа вокруг. Снегоходы ждут. Наш уже стоит наготове. Папа собирается продать его и купить новый. И так каждый год. У мамы на работе в «Коопе» не продохнуть. Стоянка перед магазином заполняется снегоходами, и в кассу тянутся длиннющие очереди.

Семейство собирается за город, и я выпрашиваю разрешение остаться одной дома, но родители не соглашаются. Весна так быстро вступает в свои права. Вскоре мы забываем, насколько одинокими чувствовали себя в январе и феврале, а когда приходит март – как будто и не было тридцати пяти градусов мороза и бесконечного снегопада. Скоро наступят долгие светлые дни, а в конце мая настанет полярный день. Я собираюсь на третью встречу книжного клуба. Альбин теперь каждый раз здоровается со мной в школе, и каждый раз я чуть не падаю в обморок. Я дочитала книгу про Златана Ибрагимовича и теперь могу рассуждать о футболе. В книге для обсуждения на встрече книжного клуба я прочла шесть глав и не удивлюсь, если Альва прочтет двадцать шесть.

После дебатов прошла неделя. Если Альбин захочет, я готова обсудить политику в отношении шахты. Стина похвалила меня и Альву, и теперь Альва собирается купить линзы. Почуяла, куда дует ветер. Да, знаю, звучит глупо, но обычно так бабушка говорит, и, думаю, это как раз про Альву. Теперь она даже стала увереннее в себе. Я хочу, чтобы дебаты помогли нам победить еще и страх смерти. Но они не помогли.

Вприпрыжку я поднимаюсь по библиотечной лестнице и тут вижу его. Улыбаясь, говорю ему:

– Привет!

Он поднимает взгляд, потом смотрит в книгу и, тоже улыбаясь, говорит «привет». Мои губы расплываются в широкой улыбке. Я снимаю весеннюю куртку – мама считает, что она слишком жаркая, – опускаю горловину свитера и сажусь напротив.

– Я прочитала книгу про Златана Ибрагимовича. Ты был прав. Книга очень хорошая. Как ты и говорил.

У меня потеют подмышки. Мое тело совсем меня не слушается, но мозг не сдается. Особенно тот отдел, что отвечает за речь.

– Мне особенно понравился фрагмент, где он покупает домик в Мальмё. Так здорово! Взять вот так и выложить свои миллионы. Ты только представь себе, если бы то же самое сделала LKAB, хорошенько раскошелившись.

Прекрасное начало для школьных дебатов. Как раз эту фразу я заранее подготовила. Альбин снова поднимает на меня взгляд и пристально смотрит. Я не смею засмеяться. Да мне и не смешно.

– Знаешь, директор LKAB, который, как ты считаешь, так богат, – мой дедушка.

Я только хлопаю глазами.

– Что?

– Да, разве это не твои слова? Что руководство LKAB богатеет, живет в роскошном доме и не собирается оттуда переезжать, не обращая при этом внимания на нужды жителей Кируны.

– Я не знала…

– Мой дед родился и вырос в Кируне, как и мой прадед. Они оба были шахтерами. И ни один из них никогда и не думал наживаться на том, чтобы нанести Кируне ущерб. Как раз наоборот!

– Я не имела в виду ничего плохого. Это были обыкновенные дебаты.

– LKAB значит всё для этого города. И мой дед всегда стоял горой за Кируну.

– Так ему теперь придется переезжать?

Меня не унять.

Альбин усмехается, встает и, хлопнув дверью, идет в туалет. Мой мозг буксует. В голову ничего не лезет из того, что могло бы спасти ситуацию. Тут я вижу перед собой Юлию. Она закатывает глаза и говорит, что мне нужно извиниться.

В этот момент к столу подходят Альва и Алис, а Пиа и Сиримат поднимаются по лестнице. Альва моргает, как белка, и шепотом говорит, что первый раз в линзах. Что походит в них пару часов, чтобы к ним попривыкнуть.

Альбин возвращается и садится. Вид у него нелепый. Его брови идеально прямые, что даже раздражает. Я смотрю на него и делаю еще одну попытку.

Он поднимает на меня взгляд, и я говорю: «Извини». Альбин поднимает брови и пожимает плечами. И как это понимать?

Пришла Ирма. Она что-то щебечет о солнце и весне. И вдруг я понимаю, что не собираюсь обсуждать книгу о Златане Ибрагимовиче. По крайней мере, она сблизила меня с отцом. И мне становится так грустно, что я вот-вот расплачусь.

20

В мэрии есть большой макет города Кируны – с улицами, малюсенькими домиками, с точно таким же ландшафтом. Я тянусь к модели нашего домика, пытаясь его погладить. Через город протянута красная веревка, на которую нанесены даты ликвидации разных районов города.

– Или они рухнут под землю, – шепчу я в мобильный телефон, одновременно снимая на него со всех сторон макет города.

Эти районы напоминают куски торта, которые отрежут и съедят. Я