век нет ничего более распространенного, чем то, что молодые и невежественные авторы выпускают в свет под известными именами произведения, недостойные предполагаемых авторов». Эти «Письма» должны быть подобной самозванкой; невозможно, чтобы ученый президент написал такую чепуху. Доктор Акакия особенно протестовал против того, чтобы платить врачам только за лечение — предложение, которое могло бы затронуть сочувственный аккорд в больной груди Вольтера, но: «Разве клиент лишает адвоката его справедливого гонорара, потому что тот проиграл его дело? Врач обещает помощь, но не излечение. Он делает все, что в его силах, и получает соответствующую плату». Как бы понравилось члену Академии, если бы из его годового жалованья вычиталось определенное количество дукатов за каждую допущенную им ошибку, за каждую нелепость, произнесенную им в течение года? И доктор приступил к подробному описанию того, что Вольтер считал ошибками или нелепостями в работах Мопертюи.

Это была не такая блестящая сатира, как принято считать; многое в ней повторяется, а некоторые обвинения банальны и неблагородны; в наши дни мы скрываем свой яд более вежливо. Но Вольтер был так доволен своей работой, что не смог удержаться от желания увидеть ее в печати. Он отправил рукопись в типографию в Гааге. Тем временем он показал другую рукопись королю. Фридриху, который в частном порядке соглашался с тем, что Мопертюи иногда был невыносимо тщеславен, сценка понравилась (или нам так сказали), но он запретил Вольтеру публиковать ее; очевидно, речь шла о достоинстве и престиже Берлинской академии. Вольтер разрешил ему оставить рукопись, но сатира все же была опубликована в Голландии. Вскоре тридцать тысяч экземпляров разлетелись по Парижу, Брюсселю, Гааге, Берлину. Один из них попал к Фридриху. Он выразил свой гнев в таких выражениях, что Вольтер скрылся в частной ночлежке в столице. 24 декабря 1752 года он увидел из своего окна публичное сожжение «Диатрибы» официальным государственным палачом. 1 января 1753 года он передал Фридриху свой золотой ключ камергера и Крест за заслуги.

Теперь он был по-настоящему болен. Эризипелас жгла ему лоб, дизентерия терзала кишечник, лихорадка снедала его. Он лег в постель 2 февраля и пролежал там две недели, имея, по словам одного из посетителей, «весь вид скелета». Фредерик, смирившись, послал к поэту своего врача. Когда ему стало лучше, Вольтер написал королю письмо с просьбой разрешить ему посетить Пломбьер, воды которого могли бы излечить его от эризипелаза. Фридрих велел своему секретарю ответить (16 марта), «что он может оставить эту службу, когда пожелает; что ему нет нужды использовать предлог о водах Пломбьера; но что он будет иметь добро, прежде чем отправиться в путь, вернуть мне… томик стихов, который я ему доверил». Восемнадцатого числа король пригласил Вольтера вновь занять его старую квартиру в Сансуси. Вольтер приехал, пробыл там восемь дней и, по-видимому, помирился с королем, но сохранил королевские стихи. 26 марта он попрощался с Фредериком, при этом оба притворились, что разлука будет временной. «Берегите прежде всего свое здоровье, — сказал король, — и не забывайте, что я ожидаю увидеть вас снова после вод… Счастливого пути!» Больше они не виделись.

Так закончилась эта историческая дружба, но нелепая вражда продолжалась. Вольтер с секретарем и багажом уехал в собственной карете в саксонский Лейпциг. Там, ссылаясь на слабость, он задержался на три недели, пополняя «Диатрибу». 6 апреля он получил письмо от Мопертюи:

В газетах пишут, что вы задержаны по болезни в Лейпциге; частные сведения уверяют меня, что вы останавливаетесь там только для того, чтобы напечатать новые пасквили… Я никогда ничего не делал против вас, ничего не писал, ничего не говорил. Я всегда считал недостойным отвечать хоть словом на те дерзости, которые вы до сих пор распространяли за границей… Но если правда, что вы намерены снова напасть на меня, и напасть лично, то… я заявляю вам, что… мое здоровье достаточно крепко, чтобы найти вас, где бы вы ни были, и отомстить вам самым полным образом».

Вольтер все же напечатал приукрашенную «Диатрибу», а вместе с ней и письмо Мопертюи. Памфлет, разросшийся до пятидесяти страниц, стал предметом сплетен во дворцах и при дворах Германии и Франции. Вильгельмина писала из Байройта Фридриху (24 апреля 1753 года), признаваясь, что не могла удержаться от смеха над этим произведением. Мопертюи не выполнил свою угрозу и не умер, как предполагали некоторые, от неосуществленного гнева и горя; он пережил доктора Акакия на шесть лет и умер в Базеле в 1759 году от туберкулеза.

19 апреля Вольтер отправился в Готу. Там он поселился в общественном трактире, но вскоре герцог и герцогиня Саксен-Готские уговорили его приехать и остановиться в их дворце. Поскольку при дворе царила культурная жизнь, герцогиня собрала знатных людей и литераторов, и Вольтер читал им свои произведения, в том числе и «Пюцеля». Затем он отправился во Франкфурт-на-Майне, где его настигла Немезида.

Видя, что Вольтер продолжает войну с Мопертюи, Фридрих задумался, не может ли безответственный поэт выдать миру стихи, которые сочинил Фридрих и которые в частном порядке были напечатаны у Вольтера, — стихи, в которых было много рискованного, в которых высмеивалось христианство, в которых остроумие говорило больше, чем уважение к живым государям, и которые могли бы оттолкнуть полезные силы. Он послал Фрейтагу, прусскому резиденту во Франкфурте, приказ задержать Вольтера до тех пор, пока этот нескладный скелет не отдаст королевские стихи и различные награды, подаренные ему королем во время медового месяца. Франкфурт был «свободным городом», но настолько зависел от доброй воли Фридриха, что не осмеливался вмешиваться в эти распоряжения; к тому же Вольтер все еще формально находился на службе у прусского короля и в отпуске. 1 июня Фрейтаг отправился в «Золотой лев», куда Вольтер прибыл накануне вечером, и вежливо попросил выдать ему знаки отличия и стихи. Вольтер разрешил резиденту осмотреть его багаж и забрать королевские знаки отличия, но что касается королевских стихов, то они, вероятно, находились в ящике, который был переправлен в Гамбург. Фрейтаг приказал держать его под наблюдением до тех пор, пока ящик не будет доставлен из Гамбурга. 9 июня взбешенный философ был утешен приходом мадам Дени, которая помогла ему выразить свой гнев. Она была потрясена его истощением. «Я знала, что этот человек [Фредерик] станет вашей смертью!» 18 июня прибыл ящик; томик стихов был найден и сдан; но в тот же день