интересом. Лизе узнавали по газете, точнее, по невинному объявлению в ней, что могло превратить ее в добычу первого попавшегося брачного афериста. Это было забавно и грустно одновременно, и она, казалось, не замечала, что на нее таращатся.

— Это будет не очень просто, — спокойно ответила она. — Я должна думать о детях. И необходимости мстить мужу не испытываю.

Произнеся эти слова, она вспомнила, что всё еще замужем. Вспомнила, с какой легкостью были организованы оба развода, без которых они не смогли бы пожениться. В состоянии влюбленности проще, чем обычно, переносить чужие страдания. Кто сказал, что если бы люди не научились читать, то влюбиться удавалось бы совсем немногим? Она собралась с силами; волосы упали ей на глаза, когда она положила что-то в рот. Харальд, конечно, предвидел некоторые сложности, но знал, что это окаянная работа, а тут еще и его благопристойная жена, скривившая рот от слов «наши читатели»: «Как будто речь идет о младенцах в инкубаторах», — добавила она. И в этой женщине — так скромно, почти плохо одетой, совсем не накрашенной (на ее лице до сих пор остались едва заметные следы от ногтей Хелене — в ближнем кругу эту историю знали все, не говоря уже о той третьей, к которой он сбежал!) — в этой женщине тем не менее было что-то обворожительное. Хотелось защищать ее, читать ей вслух стихи, открыть ей, что на деле и сам-то не очень счастлив.

— Этого никто и не просит, — произнес он, подливая себе в бокал. — Вам не нужно предавать никого, кроме…

— Себя? — Лизе залилась смехом, потому что в каком-то смысле только это она и делала. Опершись локтями на стол, она кончиками пальцев убрала волосы с висков.

— Да, — осторожно подтвердил Харальд, — но не больше, чем вы сами этого желаете.

— Вы с ним знакомы?

— Конечно.

«Видимо, она понятия не имеет, кто я такой», — подумал Харальд. И задумчиво добавил:

— Говорят, он потолстел.

Но тут же испугался: Лизе словно влепили пощечину. (Вечером он рассказал об этом жене, и та воскликнула: «Какая бестактность! После стольких лет вместе пережить расставание с мужчиной и без того трудно — но услышать, что он жрет как свинья и растолстел, в то время как скорбь почти довела ее до смерти?!»)

Это было первое, что она узнала о Вильхельме Милле. Новость так ее потрясла, что утопила все остальные слова на песчаном дне сознания. Неожиданно ей стало холодно, пристальные взгляды окружающих сделались неприятны. Плюшевый медведь Милле набит опилками и пенопластом, и его волосатое брюхо вот-вот лопнет. Она с огромным трудом взяла себя в руки.

— Сколько вы готовы заплатить за эту серию статей? И на сколько выпусков газеты хотите их растянуть? Говорят, читатели быстро устают, если получается больше семи-восьми штук.

Ответа она не расслышала. Деньги теперь были ей безразличны. Ей удалось уговорить Курта разобраться с налоговой. Внезапно ее сковал страх, что старуха уведет Курта раньше времени, потому что не стоит позволять своим персонажам действовать по их собственному усмотрению. Уже достаточно плохо, что я из чистого нетерпения поскорей избавиться от этой Лизе изображаю ее хуже, чем она есть на самом деле. Она, растрепанная, с покрасневшим носом, спешит по Ратушной площади на жгучем морозе, и, кажется, ее взъерошенные кудри пытаются оторваться или, если не получится, яростной бурей поднять ее над крышами и башнями. Она не создана для улицы.

А сейчас мы покажем сцены из ее внутренней жизни с вкраплениями неких внешних событий, значительных или нет — станет ясно позже. Теперь, когда Вильхельм растолстел (что почти равно смерти), какая у нее может быть причина скрывать, что когда-то он обладал телом теплым, трепещущим, чувствительным и готовым при малейшей ласке причинить ужасный вред? Я должна одаривать эту одалиску, эту газель, которой уготована участь быть съеденной львом (так Вильхельм любовно называл ее, пока был одержим ею — до того момента, когда в злом стыде оттого, что его красивые чувства стали блекнуть и превращаться в необъяснимую ненависть, ласково обругал ее «самым взрослым подростком Дании» и плюнул в лицо). Эту женщину мне нужно наделить новым языком, дерзость которого остановит Вильхельма в поиске причин. И затем ей придется дожидаться своей гибели, как и многим в городе, где люди каждый день умирают в своих одиноких норах и никто этого не замечает, пока запах не побеспокоит соседей, — водопад жутких судеб, ни разу никем не описанных. Кроме того, нам предстоит разрушить целый ряд дурацких общепринятых представлений, банальных фраз вроде «Я живу только ради своего сына», «Уж лучше быть вдовой, чем разведенной» или «Мне этого не пережить» — они затягивают в ловушку ее острый ум. Брошенные женщины хватаются за эти слова, как за мечты о новом мужчине. Нашу героиню отличает мнение, что ее муж настолько плох, что она может быть уверенной: его никто и никогда у нее не отнимет. Сейчас ее сознание открыто потоку разнообразных прозрений, и она, совершенно не догадываясь, какой зловещей силой обладает, способна пробудить в людях самые худшие качества.

Когда она вернулась домой, переговорщики уже сидели в гостиной. Курт расположился напротив них, по прихоти Тома одетый в костюм в полоску, лучший в гардеробе Вильхельма. Не глядя ни на кого из них и не позволяя им приступить к увещеваниям, она согласилась с их планами переезда в квартиру вдовца в двух домах отсюда. И всё из-за дурацкой системы ЭВМ, которую можно установить только в комнате Вильхельма. Она лишь бегло взглянула на план новой квартиры. Четыре комнаты — а значит, фру Андерсен придется меньше убираться. У каждого своя плюс гостиная. Переговорщикам удалось заполучить разрешение Вильхельма: имущество было записано на его имя. Они подтолкнули к ней бумажку — всего три машинописные строки, от которых она зарделась, словно от непристойного рисунка. Над губами проступил пот, по ногам пробежала дрожь. В этой уступке без малейшего сопротивления, в этом очевидном проигрыше таилась болезненная радость. Она бросила Курту беглый предостерегающий взгляд — тот хотел было что-то сказать: клочья неполного юридического образования лезли из него, но взгляд Лизе загнал их обратно. Она быстро подписала что-то и с наглой вежливостью выставила переговорщиков за дверь, оставив у тех ощущение, что их выгнали силой.

Мир перчаткой вывернулся наизнанку. Направление стало понятным. Превращение началось.

«Прочитайте этот трогательный рассказ о выдающейся женщине, чей мир рухнул, когда ее вместе с ребенком после двадцати двух лет совместной жизни бросил муж. Откровенно и без излишней злобы Лизе Мундус делится с нашими читателями всеми подробностями