Но все это не что иное, как доказательство неспособности понятия «родные по духу» решить ту проблему, которая интересует нас. Понятие это важно, потому что вводит различие (в самом деле основополагающее) между мимолетным и длительным, а тем самым позволяет подчеркнуть неизменные направления чувств и мыслей, скрывающиеся за непрерывно обновляющимися партийными объединениями. Однако при этом поиске глубинных исторических преемственностей, определяемых с помощью одного-единственного чересчур описательного критерия, происходит смешение явлений самого разного уровня. Не все элементы, которые на первый взгляд обладают долгой жизнью, – явления одного и того же порядка. Сообщества «родных по духу» существуют, но смесь психологических корней и семантической инерции, которая для них характерна, не имеет отношения к тому постоянству, каким обладают по-настоящему важные линии раздела политического поля. Это постоянство коренится во внутренней логике всей системы позиций. Логика эта заключается в политическом дуализме, который разделяет каждый из двух лагерей надвое, с тем чтобы в конечном счете разделить их натрое. Отсюда относительная независимость этих линий раздела от исторических обстоятельств. И все это, разумеется, в рамках поиска ответа на основополагающий вопрос: что станется со свободой в ходе противостояния Революции и Контрреволюции? – и на фоне удивительной незыблемости крайних фигур, сопровождающих неизменную постановку этого вопроса.

Но в другом смысле постоянство позиций и ментальностей в течение разных эпох, пусть даже оно отвечает в определенном смысле тому, что вообще известно о неизменности представлений и страстей, является не чем иным, как оптическим эффектом. На самом деле неизменным остается правило разделения на лагеря, меж тем как, несмотря на застывший язык традиций, выражение различных составляющих обновляется коренным образом. Однако поскольку рамка неподвижна, зрители испытывают уверенность (во многом иллюзорную), что они присутствуют при метаморфозах одной и той же сущности. Отсюда нескончаемый спор между сторонниками прерывистости, чувствительными прежде всего к огромным переменам, которые произошли с политическим полем за два столетия, и сторонниками преемственности, внимательными прежде всего к регулярной повторяемости разделов внутри этого меняющегося политического поля. Разрешать этот спор бессмысленно. Лучше попытаться понять, каким образом одновременные требования структуры и давление символики обрекают нас вечно его длить.

Итог многолетней истории

Навязчивое присутствие пары правые/левые, достигшее своей кульминации в 1939 году, не является, как видим, плодом случая: это итог многолетней истории. Вовсе не случайно эти два слова получили поразительную способность все впитывать в себя и все собой выражать: дело в том, что их базовый манихеизм концентрирует все превратности и хитросплетения целой политической традиции. Они приводят к краткому итогу сложную, многосоставную алгебраическую формулу. Их упрощающий дуализм вытекает из по меньшей мере двух тройственных тенденций, которые переплетаются между собой: первая лежит в основе внутреннего дробления как партии порядка, так и партии движения, вторая – в основе организации политического пространства вокруг правительственного центра, по обе стороны которого располагаются два оппозиционных крыла. Ибо все эти особенности, которые на первый взгляд кажутся противоречивыми, в действительности прочно увязаны между собой. Можно счесть как минимум странным сосуществование столь упрощающей оппозиции со столь неистребимой (и конфликтной) множественностью этих якобы простых элементов. Сходным образом можно счесть удивительной пропасть, отделяющую агрессивную полемику, господствующую на идеологической сцене, от примирительной практики, превалирующей в реальной политике. Но по сути все это – разные стороны одной и той же системы130. Системы, порожденной оригинальными условиями, предшествовавшими укоренению представительного правления во Франции.

Сразу после Революции противостояние позиций было настолько резким, что установление власти в соответствии с общественным мнением могло произойти только благодаря делению каждого из противоборствующих лагерей на собственных крайних и собственных умеренных. Такова исходная ситуация, на основе которой развернулась впоследствии политическая система, оригинальная по целым трем причинам: во-первых, в ней, в отличие от двухпартийной системы, сторонники правительства и сторонники оппозиции противостоят друг другу внутри каждого из лагерей; во-вторых, исходя из этого в ней устанавливается путем внутреннего распределения трехчленная структура; в-третьих, в ней происходит разграничение политической теории и политической практики со всеми ее тяготами; забота об идентичностях и расколах предоставляется тем, кто находится на крайних флангах. Постольку, поскольку политическая жизнь разворачивается вокруг неподвижной центральной оси, вместо того чтобы видоизменяться вместе со сменой блоков, приходящих к власти, возникает естественная потребность в терминологии, применимой к противоположным флангам. В той мере, в какой в этом случае требуется выразить глубинный радикальный разрыв, а осуществляется он с помощью представителей крайних полюсов, здесь может пригодиться лишь резко упрощающая оппозиция (которая, впрочем, не исключает других разделов внутри самой себя). Наконец, в той мере, в какой этот разрыв не может осуществляться кроме как в форме коалиций, в каждой из которых никто не имеет абсолютного преимущества, возникает понятная потребность в нейтральных номинациях, которые ни в коем случае не должны быть названиями партий, ибо необходимо, чтобы с ними соглашались все одновременно, но чтобы никто не мог их себе присвоить.

Вот почему правые и левые, элементы сухой классификации, смогли сделаться универсальными идентификационными категориями, впитавшими в себя чувства и воспоминания. Редко случалось так, чтобы столько страстей, событий и идей сконцентрировались с такой неизбежностью в двух скупых словах и полностью в них растворились. Поэтому за ними встают душа и память политического бытия. Эти вездесущие слова выражают самую парадоксальную черту политической жизни: примат идентификации над причастностью. Использовать понятия правые и левые – это значит определить свой лагерь, не примыкая ни к какой партии, а ведь примыкать к какой-либо партии трудно в мире, где активисты постоянно разделяются на все новые образования, противостоящие одно другому, и именно эта трудность и обеспечила успех оппозиции правые/левые. Она сделалась тотемом – и каким выразительным! – общества, одна из удивительных черт которого заключается в том, что оно соединило традиционно сильную политизацию с хронически слабыми политическими организациями.

6. О дуалистической организации современных обществ

Мы показали, каковы исторические корни интересующих нас политических категорий; но два вопроса пока остаются нерешенными. Первый состоит в том, каковы, в сущности, их роль, их смысл и их способность к существованию в мире, глубоко отличном от того, в котором они возникли и получили распространение. Первый вопрос связан со вторым. Дело в том, что за последние годы оппозиция правое/левое сделалась универсальной, а это не могло не повлиять на точность ее употребления. Следует попытаться понять, как могло случиться, что термины, настолько тесно связанные с самыми оригинальными чертами истории Франции, сумели войти в мировой язык и стать применимыми ко всем контекстам. Произошло ли это ценой извращения их первоначального смысла? Или же французские особенности выявили в