— Спасибо, Онеказа, — он улыбнулся с усталой благодарностью. — Я ценю эти слова, очень. Но мне придётся туда сплавать. Во-первых, своей смерти я так и не увидел. Во-вторых, скажу без ложной скромности — я справлюсь с любой тамошней угрозой. Мои боевые товарищи помогут, если что. И, наконец, мне нужно туда. Я должен встретить свои кошмары лицом к лицу, и победить их, — он продолжил, улыбаясь с вымученной бравадой:

— В конце концов, я целого бога поборол, что мне какое-то древнее проклятие, и кучка жадных глупцов?

— Ты думаешь, Укайзо проклят? — беспокойство в голосе королевы и не думало уходить.

— Не знаю, — отозвался он. — Надеюсь, что нет. Быть может, причина моих видений — раны моей души. Возможно, мои способности Видящего как-то изменились из-за всей той чужой эссенции, что залатала мои повреждения, или из-за близости к умирающему богу. Может, Эотас мстит мне из-за Грани? — он слабо усмехнулся. — Как бы то ни было, я не могу остаться в стороне. И потому, что не могу игнорировать ту угрозу тебе, что несёт захват Укайзо, и из личных, насквозь эгоистичных причин. Ничего, — улыбнулся он чуть бодрее. — Одолеем эту напасть, и сможем передохнуть.

— Я и не сомневалась, что ты начнёшь рваться в бой впереди всех, — грустно усмехнулась Онеказа, — и приготовила подарок, что поможет тебе, — она потянулась к своему плащу, лежащему на одном из рундуков, и извлекла из его складок длинный прямой меч в белых ножнах. Небольшая гарда оружия была украшена изображением Рикуху — угря с двумя пастями, хуановского божества смерти и перерождения. Традиционные мотивы Хуана украшали также и ножны, и навершие рукояти.

— Прими его, — королева протянула цзянь Кьеллу, и горько улыбнулась, — мой рыцарь. Пусть он сбережет твою жизнь.

— Спасибо, — удивлённо отозвался гламфеллен, беря оружие из рук женщины. — Это моя награда за Эотаса?

— Это подарок, я же сказала, — в её взгляде промелькнула ирония. — Оружие, достойное тебя. Марихи повторила форму меча, которым ты сразил бога, но из лучшей стали, что могут купить деньги. Аркемир зачаровал его со всем возможным усердием.

— Королевский подарок, не меньше, — Кьелл извлек меч из ножен, и щелкнул ногтем по лезвию. То издало музыкальный звон. Гламфеллен спрятал клинок обратно в ножны, и отложил его, довольно улыбаясь. — Мне даже отдариться нечем. Как-то не случалось добыть достойных королевы подарков в последнее время.

— Подари мне несколько твоих картин, — предложила Онеказа с улыбкой. — Они более чем достойны.

— Забирай хоть все, хоть сейчас, — просто ответил эльф. — И те, что висят на этих стенах, и остальные — мне все равно их некуда девать.

— Остальные? — округлила глаза женщина. — Ты где-то прячешь ещё несколько шедевров?

— Не прячу я, — вздохнул гламфеллен. — Сказал же, некуда их девать. Не в кубрике же развешивать? Они вон в том шкафу хранятся, — он указал на вместительный шкаф в углу.

Королева, быстро подойдя, распахнула дверцу, и ахнула.

— Их здесь десятки! Экера, если все они так же великолепны…

— Просил же, не хвали, — с сердитым смущением перебил её Кьелл.

— Хорошо, не буду, — засмеялась она. — Я просто заберу их все, как ты и предложил. Устрою картинную галерею во дворце.

— «Онеказу, выходящую из морской пены» я так и не закончил, — поспешно добавил гламфеллен. — Её не забирай.

— Выглядит вполне законченной, — снова глянула на портрет вдохновившая его.

— Выглядит, но не является, — вздохнул эльф. — Ладно, допишу её сейчас, там пара мазков осталась. Благо, ты — перед глазами, — он зажег дополнительные фонари, и указал женщине в центр каюты, очищая палитру и заново смешивая краски. — Встань вот тут, пожалуйста, где света побольше.

— Хорошо, — Онеказа с чуть удивлённой улыбкой замерла, где он просил. — Мне нужно как-то позировать? Вспомнить тот вечер, быть может?

— Нет, тебе нужно… тебе нужно… Обожди секунду, — он отложил кисть, и подошёл к ней, внимательно вглядываясь в её лицо. Вдруг, он с сосредоточенной физиономией поднес руку к лицу женщины, и сильно надавил пальцем на её щеку, точно в середину одного из тёмных пигментных узоров.

— Что ты делаешь? — глаза королевы округлились, а губы приоткрылись в сильнейшем удивлении.

— Вот, то, что надо, — удовлетворенно улыбнулся гламфеллен, и, метнувшись обратно к мольберту, споро заработал кистью. Онеказа ошарашенно наблюдала за ним. Через недолгое время, эльф отложил кисть, довольно улыбаясь.

— Теперь она закончена. Ты вечно держишь лицо, и я вижу твоё искреннее удивление так же редко, как снег в Дедфайре. Без него оставалась незавершенность, — он повернулся к своей музе, и сделал приглашающий жест. — Взгляни.

— Экера, ты был прав, — удивлённо оглядела портрет она. — Лицо выглядит совсем по-другому.

Женщина на холсте глядела на зрителя со все той же лёгкой улыбкой, но сейчас эта улыбка словно расцвела эмоциями — радостью, хитринкой, капелькой смеха. Это небольшое изменение словно преобразило всю картину, добавив ей глубины.

— Я и правда выгляжу так… — Онеказа не закончила свою фразу, задумчиво добавив: — Я не вижу этого в зеркале.

— Ты намного красивее, чем любая картина может передать, — ответил с грустной улыбкой Кьелл, понявший её незаданный вопрос. — Я никогда не смогу забыть тебя, даже если бы и захотел, — и продолжил, печальнее: — Как не смогу забыть тот вечер.

— Прости меня, Кьелл, прошу тебя, — вдруг сказала женщина, отвернувшись.

— За что? — удивлённо ответил он. — Я не видел от тебя зла, и не держу на тебя никаких обид. Все нормально, Онеказа, тебе не за что просить прощения.

— Хорошо, — вновь повернувшись к нему, она скованно улыбнулась. — Я пришлю слуг за картинами, и дам тебе знать, когда флот Хуана выступит в поход. Если у тебя будет хоть какая-то нужда, тебе достаточно сказать мне о ней.

— Угу, скажу, если что, — кивнул он ей. — Знаешь, я был рад увидеть тебя сегодня, но все равно, не рискуй так больше, хорошо? Может, проводить тебя до дворца, или охрану выделить?

— Не беспокойся, Кьелл, Некетака — все ещё мой город,