«Если есть хоть малейшая вероятность, что этот сон имеет какое-то отношение к реальности, нужно что-то делать. Идти сдаваться в психушку, например, сразу в отдел для буйных, ха-ха. Ладно, с подобными ультра-радикальными решениями не будем спешить. Рассмотрим факты. Я слышал слово ‘Укайзо’ перед каждой из… в каждом из эпизодов этого долбанного снаффа[1]. Архитектура зданий вокруг в принципе соответствовала увиденному в посмертии старины Вингауро о Ватури… кстати, я его так и не познакомил с Онеказой, ой. Но это развлекушки для спокойных времен. Значит, Укайзо. Что мне о нем известно, кроме того, что там — археологическая сокровищница? Атсура его ищет, скорее всего — для Кару, или даже кого выше. Нага ‘хранят о нем знания’, так как там — ‘великая сила’. И вишенка на торте — именно оттуда есть пошли дорогие товарищи из нашего бессменного политбюро, божки собственными персонами. Энгвитианцы устроились под боком у Вингауро о Ватури, вырезали чуть ли не всех древних Хуана, и из их эссенции слепили вот такое вот. Да, не забываем об откровениях Эотаса — предсмертных, ха-ха. Я даже не погордился толком своим эпик вином — едва очухался, так снова какая-то дичь пошла. Значит, в Укайзо — физическое воплощение Колеса Перерождений. Вряд ли эта штука — тупо анимантический девайс: машина, влияющая на весь мир, проработавшая тысячелетия, и задуманная, как вечная, не может быть полностью материальной. Скорее, некий артефакт, имеющий некую связь с механизмом реинкарнации, и божками. Сплошные переменные, да. Слишком много интересов сошлось на утерянной хуановской столице, как для простой свалки древностей. Надо попытаться выяснить об этих интересах побольше. Выздоровею, и снова надену джеймс-бондовский костюм-тройку, тьфу. Врер чиору мне, с тоником, взболтать, но не смешивать. Да, еще странная штука — Онеказа говорила, что я звал ее во сне. Я прекрасно помню этот долбаный кошмар — рад бы забыть, да не выходит, — и там точно такого не было. Хмм… Теперь, когда я об этом думаю, то припоминаю — хоть вид и был от первого лица, даже с туннельным зрением, как в лучших шутерах современности, ни контроля над своими действиями, ни намерения творить всю ту дичь я не ощущал. То, что Онеказа услышала, и проснулась, был не зов, а мои крики ужаса, от того, что в этом сне творилось. Это неплохо, с одной стороны — смирительная рубашка и комната с мягкими стенами отменяются. С другой стороны, неясности только прибавилось. Кстати, как она меня услышала через весь дворец? Может, пресловутая ‘связь душ’? Ладно, надо и правда поспать.»

Кое-как отвлекшись от все еще заставляющего его поджилки дрожать кошмара, гламфеллен успокоил сознание медитативной техникой, и провалился в глубокий сон без сновидений.

***

Следующий день прошел для Кьелла в постели, но при этом — в хлопотах. С самого утра к нему наведалась целая толпа имеющих отношение к целительскому искусству разумных, и большая их часть так и не ушла. Небольшая гостевая спальня на первом этаже дворца, в которой расположился гламфеллен, стала напоминать гибрид алхимической и анимантической лабораторий, настолько ее захламили своими инструментами набежавшие целители. Побывали в спальне Кьелла и посетители. Верные ближники зашли проверить, как устроился их командир, и пожелать скорого выздоровления. Кьелл со смешками потребовал цветов и апельсинов в следующий визит, чего не понял, разумеется, никто. Идвин осталась подольше, консультировать анимантов как по поводу ранений бледного эльфа, так и по уже проведенному лечению, и ее с коллегами ругань, цветистая и усеянная специфическими терминами, порядком подняла Кьеллу настроение. Забежал Аруихи, и гламфеллен, прочитав его пульс, разрешил ему начать практику Искусства Ревущего Тигра, и пообещал уделить ему побольше внимания по выздоровлению. Принц Хуана поежился под многообещающим взглядом бледного эльфа, и спешно слинял. Зашла и Онеказа, найдя в своем традиционно плотном графике время для целых двух визитов. В первый она, спокойная и отстраненная, как и всегда при посторонних, выспрашивала у Кьелла подробности его противостояния с Эотасом. Гламфеллен отвечал кратко и по делу — он не чувствовал в себе желания хвастаться, да и воспоминания о вчерашнем кошмаре все еще заставляли его нервничать при виде королевы. Он хотел сообщить ей о своих размышлениях насчет Укайзо и его важности, но так и не придумал, как: он помнил ее слова о стенах дворца, имеющих уши, а телепатия была для Кьелла недоступна даже на прием — его изорванная душа была неспособна и на такие ничтожные псионические усилия. Он пару раз замечал характерный взгляд королевы, словно ждущей ответа на незаданный вопрос, и едва заметно качал головой, кивая на анимантические машины. Онеказа в конце концов его поняла, и, побеседовав с ним еще немного, откланялась. Во второе свое посещение, королева показалась в дверях, бросив на Кьелла полный тревоги взгляд, и поинтересовалась у докторов его состоянием. При этом, она явно пыталась пообщаться с ним мысленно — гламфеллен ощущал чужое присутствие в своих мыслях, но не более. В ответ он попытался было мысленно передать ей свои соображения об Укайзо — без псионики, просто думая о них четко и громко, — но не заметил в мимике королевы давно подмеченных им признаков чтения мыслей: расфокусированного взгляда и едва заметного шевеления губ. Онеказа удалилась, так и не проникнув в мысли эльфа.

Кьелл ждал ночного сна с долей трепета — увиденное им вчерашней ночью не располагало к оптимизму, но и отступать перед какими-то страхами он не собирался. Когда он успокоил организм медитацией, и провалился в сон, кошмар не повторился. Сегодняшний сон тоже был неприятным и местами жутким, но ни в какое сравнение не шел со вчерашним, превратившим для Кьелла восемь с лишним часов той ночи в полный страдания ад.

Проснувшись поутру, гламфеллен почувствовал себя неожиданно хорошо. Встав с кровати, он не ощутил ни слабости, ни головокружения. Даже псионика понемногу откликалась, пусть и чувствовалась пока фантомной болью в давно утерянной конечности. По его просьбе, дежурный анимант провел доскональное обследование, и с удивлением сообщил о почти полном выздоровлении. Затем работник душевно-целительской стези снабдил Кьелла целой сумкой обязательных к приему зелий, и откланялся. Гламфеллен тоже решил прекратить злоупотреблять гостеприимством королевы, и двинулся в сад на крыше — попрощаться.

***

— Тебе что-нибудь нужно, Кьелл? — безмятежно спросила Онеказа. Ее мысли, неожиданно легко уловленные эльфом, были полной эмоциональной противоположностью