Во время очередного ее шага из-под полы плаща показалась ее ступня, обутая в сандалию — легкую и открытую, с искусственным цветком водяной лилии на ремешке. Кьелл недовольно нахмурился, шагнул навстречу женщине, и бесцеремонно приподнял край капюшона. На него глянули смеющиеся изумрудные глаза Онеказы.

— Ты что здесь делаешь? — сердито зашипел он, позабыв о приличиях — беспокойство за нее взяло верх и над вежливостью, и над всеми теми сложными чувствами, которые он ощущал с недавних пор, глядя на дорогую его сердцу женщину. — Забыла про Спатта Ругиа? Забыла про налет Принчипи? А если твои враги еще раз попытаются? А если они следили за тобой от самого дворца? Пойдем скорее внутрь, ты здесь у всех на виду! — Он ухватил ее за руку, и спешно повел к кормовой надстройке. Королева инкогнито лишь тихо рассмеялась.

— Ты совсем как Аруихи — он ни в какую не желал меня отпускать, — весело сказала она, проходя за Кьеллом внутрь капитанской каюты. — Стоило большого труда от него улизнуть.

— Он, между прочим, прав, а ты — нет, — все еще сердито высказался гламфеллен. — Что бы не вызвать меня во дворец запиской, если жаждала пообщаться?

— Меня одолело любопытство! — засмеялась она. — Экера, я до сих пор не видела твоего победоносного корабля, названного в мою честь, — она продолжила, чуть посерьезнев: — А еще, я перестала доверять большести разумных из тех, что заполняют мой дворец. Мне нужно поговорить с тобой, Кьелл, и поговорить тайно.

— Могли бы увидеться вечером, на крыше, как раньше, — ответил бледный эльф уже спокойнее, разжигая фонари, чтобы не беседовать в темноте. За его спиной раздался шелест одежды — Онеказа избавлялась от плаща.

— Даже этому способу нет больше доверия, — ответила она, и вдруг издала восхищенный вздох: — Матерь Нгати, что это? Откуда это?

— Ты о чем? — непонимающе отозвался Кьелл, оборачиваясь к ней.

— Об этих великолепных картинах! — воскликнула она, подходя к одному из висящих на стенах полотен в простых рамках. — Что это за существа? И кто эти странные воины? — с восторгом вопросила она, указывая на футуристическую батальную сцену. На ее переднем плане вполне узнаваемый — правда, лишь для жителей Земли XXI века, и то далеко не всех, — Каспер ван Дьен строчил из штурмовой винтовки по арахнидам, что накатывались на позиции десантников приливной волной.

— Так, выдуманные создания из выдуманной истории, — пожал плечами он. — Я написал эту картину, ностальгируя по одной из прежних жизней. Тех, не-эорских, я рассказывал тебе о них.

— Экера, ты рассказывал недостаточно, — зачарованно произнесла женщина. — Это все — твои работы? Я, признаться, не очень рассмотрела тот мой портрет, что остался на палубе, но эти картины прекрасны. Похоже на руку лучших вайлианских мастеров-реалистов, но манера совсем другая, а уж сюжеты… Зачем ты скрывал этот талант?

— Да не скрывал я, — отозвался Кьелл. — Весь корабль знает. Кстати, о портрете, — он выглянул наружу, и рявкнул: — Эй, Хароки, Петера! Занесите мольберт ко мне! И аккуратно — если испортите картину, можете забыть о зарплате надолго! — снаружи раздалось шевеление. Вскоре названные матросы внесли мольберт в каюту, и, откозыряв, тишком скользнули обратно, не показав никакой реакции на присутствие в капитанской каюте королевы Хуана.

— Я как живая, — восхищенно прокомментировала принесенный холст Онеказа. — Словно в зеркало смотрюсь. Экера, ты поразительно талантлив, Кьелл.

— Не хвали меня за эти картины, — со смущением отозвался он. — Этот талант не мой — даренный. Подозреваю, Берат залатал мою потрепанную Эотасом душу частичкой эссенции некоего умелого художника. Я не заслуживаю похвалы за мастерство, взлелеянное кем-то другим.

— Хорошо, — с улыбкой ответила женщина, — но восхищаться твоими картинами я просто не могу прекратить, — она вдруг лукаво глянула на него. — Ты не писал автопортретов? Было бы любопытно взглянуть.

— Где-то там есть я, — он указал на занимавшее большую часть одной из стен полотно, изображающее множество людей.

Несомненным центром композиции была примечательная троица: высокий юноша со стянутыми в хвост черными волосами, рыжий парень в распахнутом на груди халате, рассеянно жующий травинку, и хитроглазая девушка с забавной прической в виде двух узлов, напоминающих ушки то ли медвежонка, то ли кошачьего. Длинноволосый юноша глядел серьезно и уверенно, рыжий — с ленивой иронией, девушка же весело смеялась. Все трое были выписаны с великим тщанием и вниманием к деталям. За их спинами, чуть поодаль, за круглым каменным столом с игровой доской, что была щедро усеяна черными и белыми фишками, сидело трое седых старцев — двое были похожи своими длинными бородами и свободными одеждами, третий же, с коротко стриженной бородкой, выделялся черной повязкой на глазу. Все трое добродушно улыбались, поднимая исходящие паром пиалы. Рядом с ними стоял, гордо выпрямившись, мужчина, видом подобный демону — золотистая кожа и пара крутых рожек во лбу выделили бы его в любой толпе. Лицо его было, впрочем, открытым и приятным. Поодаль, двое сошлись в тренировочном поединке — деревянная сабля скрестилась с таким же мечом. Мечник, моложавый мужчина с тонкими усиками и бородкой клинышком, спокойно смотрел в глаза своему оппоненту, свирепо скалящемуся детине с растрепавшимися львиной гривой волосами до плеч, черными с проседью. Еще дальше стояли трое старцев с бритыми головами, в сходного покроя одеждах — аристократически выглядящий старик с полуприкрытыми глазами, могучий длиннобородый дед с фигурой тяжелоатлета, и жилистый пожилой мужчина с пытливым взглядом. На картине поместилось великое множество лиц и фигур, даже грозовые тучи на фоне складывались в жесткий, неприятный лик с полными злой гордыни глазами.

— Здесь нет бледных эльфов — одни люди, — отозвалась Онеказа. — Ну, и вот этот, рогатый.

— Он тоже человек, — ответил Кьелл, подходя ближе. — Его изменила практика мистического искусства, обычное дело в том мире. Вот он я, — он указал на приютившегося в углу картины мужчину могучих статей, с неожиданно грустным выражением на суровом лице. Его правую руку держала фигуристая дама с печальными глазами, а слева устроилась озорно улыбающаяся девушка с примечательным родимым пятном на щеке.

— Одна из твоих прошлых жизней, — уверенно сказала Онеказа. — Та, где ты был человеком в мире людей. Экера, ты был просто огромен — не меньше аумауа. Не поэтому ли