нас: на дороге не всюду можно повернуться, а для того, чтобы разминуться двум встречным, лучше было одному обождать там, где дорога была пошире. Так мы выбрались на хребет горы, что была пониже, чем та, что открылась за нею. Кони пошли веселей. Возница предупредил, что верстах в трех отсюда перевал и перекресток дорог, что идут на Бахчисарай, на Симферополь и на юг, в Ялту; что там казарма государственной стражи — такое наименование имела полиция в Крыму; что не исключено встретить там зеленых, они не раз там были, отбирая оружие и патроны. Стражников запирали в подвал, бывали убитые. Поворот дороги, и видим немного ниже нас, впереди, казарму; перед нею площадь, на которую сходятся все дороги. Очень живописно. Обсудили положение и вознице сказали, что делать. Рысью пошли на сближение, дорога хороша, и уже у самой площади кони в галоп; посредине площади круто повернули пулеметом на казарму, в то же время имея возможность отходить по дороге либо на юг, либо на ту, по которой пришли — на тот случай, если бы оказалось к тому необходимость. Кто там? На казарме флага нет. В тот момент, когда кони стали, мы дали очередь из пулемета над крышей казармы. Алеша лежал за пулеметом, а мы разбежались по площади в направлении к казарме. Вышел стражник — унтер-офицер — и обстановка сразу выяснилась. Он признался, что считал, что мы зеленые.

Очень радушно приняли нас, напоили чаем с татарским хлебом, с маслом. Стражников было с десяток — и вздохнули они явно с радостью, когда услышали, что в Коуше будет стоять команда в 70 человек.

— Ну, теперь никакие зеленые сюда не сунутся!

Бишуйские шахты находились между этим перевалом и селением Коуш, там внизу у речки. Мы имели всегда доминирующее положение. С перевала рысцой мы двигались дальше, ущелье значительно расширилось, образовалась долина, и там в котловине, в садах, обнаружилось большое татарское селение — Коуш.

В селении уже знали о нашем приближении: все туземцы, где бы они ни были — имеют свою «службу связи». Но мало того, что они уже знали о нас, у них уже все было приготовлено для распределения ожидаемой воинской части — нам не пришлось ходить «реквизировать квартиры». Нет. Старшина селения приготовил все: встретившись с нами очень радушно, командира пригласил к себе в дом, а нам было предоставлено иное место. И потом, когда подошел весь «обоз», то без всякой шумихи люди были размещены немедленно. Иначе это была бы работа тяжелая — планирование в нашем понятии селение не имело — была только площадь, а затем все дома стояли каждый сам по себе в саду; из каждого дома можно было уйти в горы, так что никто не знал бы, куда и когда. Почти все дома как бы двухэтажные — внизу большое помещение для всяких служб, хозяева живут «на этаже», лестница наверх. Вот эти нижние помещения и были нам предоставлены. Снабжение тоже было подготовлено. Старшина очень деликатно выразил уверенность, что татарских женщин беспокоить не будут. И не было ни одного недоразумения. Когда возник вопрос о сторожевом охранении, то старшина предоставил свои «стратегические пункты» — лучших нельзя был найти. Они обслуживались регулярно. Охранение и шахты, «копи», как здесь называлось, были в ведении взвода третьей роты. Наша задача — взводу второй роты — была далекая разведка вокруг, чтобы нащупать зеленых. Их след простыл, следа не было, — нигде мы их не встретили. Ушли! А мы с радостью каждый день ходили по горам. Это совершенно незабываемые «прогулки». Нас обычно ходило пятеро, наша тройка и еще двое; приблизительно так же составились и другие три группы. Каждый день мы выходили в разные стороны. Природа восхитительная, лес, низкий подлесок, кусты всяких ягод — малина, ежевика, а бывали целые заросли кизила — а в это время плоды были совершенно перезрелые, без кислоты, им свойственной. Пробирались тропами, козами и овцами протоптанными, снизу наверх на пастбища. А сверху — такая красота на все стороны, такое разнообразие пейзажа и красок осени! Чтобы о нас знали — мы и постреливали, в цель стреляли: а чтобы наши знали, что это мы, а не зеленые, стреляли иногда по петардам железнодорожным, и они тявкали — а эхо несло по всем долинам наш опознавательный сигнал. Вся наша группа из пяти жила в нижней большой комнате богатого татарского дома. Когда мы вечером возвращались домой, обычно «ужин» нас уже ждал — татары всегда что-либо приготовляли, чтобы побаловать нас. После целоденной «прогулки» очень толково что-либо поесть вкусное, иногда мы даже не брали наш ужин казенный — если нас, например, ждал жареный ягненок. И после ужина, раньше чем нас валил сон, — чистка винтовок после стрельбы. Так и было однажды… поужинали, уже спать хочется — нет, чисти сначала. Сели в уголок, где обычно этим занимались. Борис Малеев{316}, снимая свою винтовку со стойки, где висела, зацепил курком полотенце — шарахнул выстрел. Значит, оставил патрон, не разрядил винтовку, подходя к дому. Мертвая тишина у нас — и вдруг: кап, кап, кап. Падают громадные красные капли на наш пол. Наверху живут татары, там их общая комната, там они все вместе на коврах, на подушках сидят — пронеслось в наших пяти головах. И мы бросились наверх по лестнице. А там — полный покой, старый татарин в углу дремал. Увидев нас, нисколько не удивился, спрашивает: «Хорош ли ягненок был?» А мы во все глаза смотрим вокруг, кто еще здесь? Откуда капли падают к нам? Но Борис уже нашел.

— Братцы, это бекмес!

— Что, какой бекмес?

На табуретке стоял медный таз, в котором был сварен бекмес из кизила, остывал; но его уже там не было — в тазу зияла дыра и в полу также. Бекмес весь был у нас внизу на полу. Старик татарин потешался, что не слышал, а мы извинялись. Завтра к полудню принесли целую корзину перезрелого кизила — все пять работали — собирали. Какой бекмес будет! Не попробовали…

Тут в Коуше мы были совершенно отрезаны от света. Телефон был в казарме государственной стражи, но обычно не работал, а наши еще не получили материал, на копях все было сорвано и разграблено. К тому же и казарма, и копи