обезьяны. В воздухе царил крепкий смрад железной дороги. День выдался жаркий, а вентиляторы не работали. Поезд, который должен был отправиться полчаса назад, все стоял на перроне узкоколейки. Ман сидел в душном вагоне второго класса, но не жаловался, а лишь угрюмо глядел на свой багаж – темно-синий кожаный чемодан и несколько сумок поменьше.

Рашид (черты лица у него определенно волчьи, решил Ман) отправился в соседний вагон поболтать с какими-то ребятами, студентами брахмпурского медресе, которые на несколько дней возвращались домой.

Ман начал клевать носом. Вентиляторы по-прежнему не работали, поезд так и стоял на месте. Он потрогал себя за ухом, где лежал кусочек ваты, пропитанный розовой водой Саиды-бай, и медленно провел рукой по лицу. Оно было мокрое от пота.

Чтобы скатывающиеся капли не щекотали лицо, Ман пытался не шевелиться. Сидевший напротив человек обмахивался местной газетой на хинди.

Наконец поезд тронулся. Какое-то время он тащился через город, затем выехал на открытую местность. Мимо проносились деревни и поля: одни – пыльные, желто-коричневые и выжженные солнцем дотла, другие – золотые от пшеницы, третьи зеленые. Вентиляторы наконец заработали, и пассажиры вздохнули с облегчением.

На некоторых полях вовсю шла уборка зерна, а на других пшеницу уже убрали, и на солнце поблескивало сухое жнивье.

Примерно раз в пятнадцать минут поезд останавливался на станциях и полустанках, то в деревнях, а то и посреди поля. Изредка попадались небольшие города – центры подокругов, через которые проходила железная дорога. Ман почти не замечал пейзажей за окном: мечетей и храмов, деревьев (главным образом нимов да фикусов, бенгальских и священных), пыльных проселочных дорог и мальчишек, гнавших по ним коз. Иногда откуда-то снизу вспархивали, сверкнув бирюзовым оперением, зимородки. Через несколько минут Ман опять закрыл глаза и ощутил невыносимую тоску по той единственной, с кем мечтал быть рядом. Хотелось перестать видеть и слышать и лишь вновь и вновь вызывать в памяти образы и звуки дома в Пасанд-Багхе: дивные ароматы спальни Саиды-бай, ее голос и прикосновения, вечернюю прохладу… Даже о ее попугае и привратнике он теперь вспоминал с нежностью.

Только он прикрыл глаза, чтобы не видеть сухого, слепящего дневного света, однообразных полей, тянувшихся до самого горизонта, и большого ломтя пыльного неба в обрамлении оконной рамы, как звуки поезда с удвоенной силой хлынули ему в уши. Перестук колес и скрип вагона, который покачивался из стороны в сторону и немного вверх-вниз, свист проносящихся мимо встречных поездов, женский кашель и детский плач, даже звон оброненной монеты и шорох газет – все вдруг стало нестерпимо громким. Ман положил голову на руки и замер.

– Ты как? Нормально? – раздался рядом голос Рашида.

Ман кивнул и открыл глаза.

Окинув быстрым взглядом попутчиков, он вновь посмотрел на учителя. «Все-таки Рашид слишком костляв для своего возраста, – подумал Ман. – И седина уже появилась… Впрочем, если я в двадцать пять начал лысеть, – рассудил он, – почему бы ему не начать седеть?»

– Как у тебя в деревне с водой?

– В смысле?

– Ну… она хорошая, чистая? – забеспокоился Ман. Он только сейчас задумался о том, какой будет его жизнь в деревне.

– О да, мы ее качаем вручную.

– А электричество есть?

Рашид позволил себе сардонически улыбнуться и помотал головой.

Ман умолк. О практических аспектах своего изгнания он прежде как-то не задумывался.

Поезд подъехал к маленькому полустанку. Вода в баки заливалась сверху, и по крыше вагона застучали капли – совсем как дождь. Ман с тоской подумал, что до сезона дождей еще несколько недель невыносимой жары.

– Мухи!

Это заговорил сидевший рядом с Рашидом человек, иссохший фермер лет сорока. Большим пальцем он раскатывал по ладони табак: сперва потер как следует, затем выбросил лишнее, внимательно осмотрел оставшееся, выбрал мусор, взял щепотку, провел языком по внутренней стороне нижней губы и сплюнул в сторонку на пол.

– Английский знаешь? – наконец спросил он на местном диалекте хинди, заметив бирку на чемодане Мана.

– Да, – ответил тот.

– Без английского нынче никуда, – мудро кивнул фермер.

Ман стал гадать, какая фермеру польза от английского.

– А зачем он вам? – спросил он.

– Народ обожает английский! – ответил ему фермер, издав странный утробный смешок. – Тот, кто говорит по-английски, – король! Чем ты загадочней для народа, тем больше народ тебя уважает. – Он вновь занялся табаком.

Ман ощутил внезапное желание объясниться. Пытаясь сформулировать мысль, он услышал нарастающий вокруг мушиный гул. Мозг отказывался работать в такую жару, и Мана опять сморил сон. Он уронил голову на грудь и через минуту отключился.

8.2

– Станция Рудхия. Пересадочная станция Рудхия.

Ман проснулся и увидел, что кто-то выходит и вытаскивает из поезда багаж, а затем в вагон садятся другие пассажиры. Рудхия была самым крупным населенным пунктом округа, но, в отличие от Брахмпура и уж тем более от Мугхал-сарая, здешнюю станцию нельзя было назвать крупным железнодорожным узлом. Здесь пересекались две линии узкоколейки, только и всего. Однако это не мешало местным жителям считать Рудхию самым важным после Брахмпура городом штата Пурва-Прадеш, и слова «Пересадочная станция Рудхия» на знаках и шести обложенных белым кафелем плевательницах придавали городу не меньше величия, чем окружной суд, коллекторат[332], всевозможные административные учреждения и работавшая на угле паровая электростанция, вместе взятые.

Поезд останавливался в Рудхии на целых три минуты, прежде чем вновь отправиться в путь, тяжело дыша паром. Плакат возле будки начальника станции гласил: «Наша цель – безопасность и пунктуальность». Вообще-то, поезд задержался на целых полтора часа, и это было в порядке вещей. Пассажиры молча терпели неудобства, не желая лишний раз расстраиваться по пустякам, ведь полтора часа жизни – это, в сущности, пустяк.

Поезд повернул, и в окна полетели крупные клубы дыма. Фермер стал возиться с окнами, а Ман с Рашидом бросились ему помогать.

Взгляд Мана привлекло стоявшее посреди поля большое дерево с красными листьями.

– Что это? – спросил он, показывая пальцем в окно. – Листья красноватые, как у манго, но вроде не оно.

– Это мадука, – опередил Рашида фермер. Лицо у него было насмешливо-удивленное, как будто у него спросили, что такое кошка.

– Очень красивое, – заметил Ман.

– Ага. И полезное.

– Какая от него польза?

– Спиртное можно делать, – ответил фермер, улыбаясь и демонстрируя коричневые зубы.

– Правда? – заинтересовался Ман. – Из сока?

Потрясенный его невежеством, фермер снова утробно захихикал и в ответ лишь повторил:

– Из сока!

Рашид наклонился к Ману и, постучав по стоявшему между ними стальному сундуку, сказал:

– Не из сока, а из цветов. Они очень легкие и ароматные. Где-то месяц назад осыпались. Если их высушить, можно хранить целый год.