О его работе помнили только его сыновья. Двое из них описали его Иоганну Николаусу Форкелю, директору музыкального факультета Геттингенского университета. Форкель изучил несколько композиций, пришел в восторг и опубликовал в 1802 году восьмидесятидевятистраничную биографию, в которой заявил, что

Произведения, которые оставил нам Иоганн Себастьян Бах, — это бесценное национальное наследие, которым не обладает ни одна другая раса…. Сохранение памяти об этом великом человеке — это не просто забота искусства, это забота нации…. Этот человек, величайший музыкальный поэт и величайший музыкальный теоретик, который когда-либо существовал и, вероятно, будет существовать, был немцем. Гордись им, о Отечество!

Это обращение к патриотизму вскрыло могилу Баха. Карл Зельтер, директор берлинской Сингакадемии, купил рукопись «Матфеевской страсти». Феликс Мендельсон, ученик Зельтера, уговорил его дать ему возможность продирижировать в Сингакадемии первым нецерковным исполнением этого сочинения (11 марта 1829 года). Один из друзей Мендельсона заметил, что «Страсти по Матфею» появились почти ровно через сто лет после их первого представления и что за их воскрешение ответственен двадцатилетний еврей. Все исполнители предоставляли свои услуги бесплатно. Мендельсон способствовал возрождению, включая в свои концерты и другие произведения Баха. В 1830 году он некоторое время был гостем Гете, который постоянно занимал его игрой Баха.

Возрождение совпало с романтическим движением и обновлением религиозной веры после наполеоновских войн. Рационализм пережил свое время; он ассоциировался с убийственной Революцией и с тем ужасным «сыном Революции», который так часто унижал Германию на поле боя; теперь Германия побеждала, и даже Гегель присоединился к восхвалению Баха как героя нации. В 1837 году Роберт Шуман призвал к полному изданию произведений Баха; в 1850 году было создано Бахгезельшафт; рукописи Баха были собраны из всех источников; в 1851 году вышел первый том, в 1900 году — сорок шестой и последний. Брамс говорил, что двумя величайшими событиями в истории Германии при его жизни были основание Германской империи и полное издание Баха. Сегодня эти сочинения исполняются чаще, чем сочинения любого другого композитора, а рейтинг Баха как «величайшего музыкального поэта, который когда-либо существовал», признан во всем западном мире.

ГЛАВА XIII. Фридрих Великий и Мария Тереза

I. ИМПЕРСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ: 1711–4O

Вольтер, по-видимому, был первым, кто назвал Фридриха «Великим» («Frédéric le Grand»), уже в 1742 году; Эта фраза была частью пакта о взаимном восхищении, до которого оставалось еще десять лет. Но если история может присоединиться к Уитмену и протрубить в горн в честь побежденных, она с таким же правом может назвать Марию Терезу великой, ведь она была одной из нескольких королев, которые в современную эпоху превзошли и посрамили большинство королей.

Давайте рассмотрим ее биографию. За шесть лет до ее рождения ее отец Габсбург (1711) в качестве Карла VI вступил на престол «Священной Римской империи». Вольтер не считал ее ни одной из трех, но это все же была империя, одетая в достоинства девяти веков. Управляемая из Вены, она включала в себя Австрию, Венгрию, Богемию (Чехословакию), Штирию, Каринтию, Карниолу и Тироль, а в 1715 году распространила свою власть на бывшие Испанские Нидерланды, которые мы знаем как Бельгию. Немецкие земли подчинялись императору лишь формально, но немецкие вольные города признавали его власть в своих внешних делах. Богемия находилась в упадке, в ней царили религиозная нетерпимость и эксплуатация со стороны самовольных помещиков, в основном чужеземного происхождения. Венгрия страдала от того, что была главной областью раздора между христианами и турками; дюжина армий пересекла и поглотила ее; население сократилось, местное управление находилось в хаосе; многочисленное и воинственное дворянство, теперь лишь частично мадьярское, отказывалось платить императорские налоги и ненавидело австрийское правление. Никто, кроме дворян и церкви, не владел землей в Венгрии; они делили ее на огромные поместья, обрабатываемые крепостными, и получали с них доходы, на которые строили великие монастыри, замки и дворцы, а также покровительствовали музыке и искусству. Некоторые дворяне владели по пятьдесят тысяч акров; семья Эстерхази — семью миллионами.

Австрия, как главный бенефициар империи, процветала. В то время как в Венгрии проживало около двух миллионов человек, в Австрии в 1754 году было около 6 100 000, а в 1800 году их число возросло до 8 500 000. Здесь также земля принадлежала дворянам или духовенству, а обрабатывали ее крепостные; крепостное право просуществовало до 1848 года. Как и в Англии, поместья сохранялись в неприкосновенности благодаря первородству — завещанию всего имущества старшему сыну; о младших сыновьях заботились путем назначения на должности в армии, церкви или администрации; поэтому двор императора Карла VI насчитывал сорок тысяч душ. В Австрии не было богатого среднего класса, который мог бы бросить вызов всемогуществу аристократии или разбавить ее голубую кровь. Браки были делом протокола. Любовницы и любовники были разрешены неписаным законом, но только в пределах класса. Леди Мэри Монтагу писала из Вены в 1716 году, предположительно с преувеличениями путешественницы:

У каждой дамы есть обычай иметь двух мужей: одного, который носит имя, и другого, который выполняет обязанности. И эти обязательства настолько хорошо известны, что было бы откровенным оскорблением и публичным негодованием, если бы вы пригласили на обед женщину высокого ранга, не пригласив одновременно двух ее сопровождающих… любовника и мужа, между которыми она всегда сидит в состоянии великой серьезности… Женщина ищет любовника, как только она выходит замуж, как часть своего снаряжения».

Аристократия на всей территории Австро-Венгерской империи работала рука об руку с церковью. Вероятно, дворяне воспринимали католическую теологию с долей соли; некоторые из них были масонами; Но они с благодарностью вносили свой вклад в религию, которая так милостиво помогала их крепостным и бесправным дочерям с надеждой примириться со своей земной участью. Разнообразие вероисповеданий запутало бы эту операцию, вызвав споры и сомнения; религиозная терпимость, очевидно, была плохой политикой. Зальцбургский архиепископ Фирмиан сделал жизнь протестантов в своей архиепархии настолько некомфортной, что тридцать тысяч из них эмигрировали, в основном в Пруссию (1722–23 гг.), где они укрепили позиции восходящего врага