И нет конца! Мелькают версты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь![273]

Как можно заметить, по своему революционному настроению стихотворение вполне соответствует картине К. С. Петрова-Водкина, но что касается динамизма блоковского произведения, то персонажи картины имеют уже не столь экспрессивное выражение. Красного коня упоминает и Сергей Есенин в стихотворении 1919 года «Пантократор»:

Сойди, явись нам, красный конь!

Впрягись в земли оглобли.

Нам горьким стало молоко

Под этой ветхой кровлей.

<…>

Мы радугу тебе — дугой,

Полярный круг — на сбрую.

О, вывези наш шар земной

На колею иную[274].

На своего красного коня (написанного, возможно, во многом под влиянием картины) поэт возлагает надежды по спасению мира. Известно, что «крестьянские поэты» С. А. Есенин и Н. А. Клюев активно сотрудничали со «скифами». Их произведения публиковались в «скифских» изданиях[275]. С. Хоффман, однако, обращает внимание на то, что в идеологиях «скифов» и крестьянских поэтов, потерявших к «скифам» интерес в 20-е гг., было не так много общего[276]. Прямым же поэтическим откликом на картину «Купание красного коня» было стихотворение Рюрика Ивнева:

Кроваво-красный конь, к волнам морским стремящийся,

С истомным юношей на выпуклой спине,

Ты как немой огонь, вокруг костра клубящийся.

О многом знаешь ты, о многом шепчешь мне.

Зрачки расширились. Стою в святом волнении

И слышу запах волн, поющих о весне,

И слышу шепот душ, измученных в горении,

И, юноша, твой плач на огненном коне.

Там, где лежит туман, где степь непроходимая

Зелено-ярких вод, поют о новом дне,

И нас туда влечет мольба неизгладимая,

И там мы будем жить, а здесь мы, как во сне[277].

Тема коня и всадника снова появляется в творчестве К. С. Петрова-Водкина в 1915 году в картине «Жаждущий воин». Это полотно также является символическим, однако трактовать знакомые по предыдущей картине символы здесь приходится уже в другом ключе. На данном полотне изображен томимый жаждой воин, ведущий под уздцы белого коня к роднику (который также может быть трактован как образ змеи). Широкий корпус коня на неестественно тонких ногах создает некоторое сходство с примитивными рисунками древних народов. Три женские фигуры в правой стороне холста забегают в воды озера или реки. Все персонажи полностью обнажены, однако лишены натуралистичности.

По мнению О. А. Тарасенко, «картина эта во многом близка „Купанию красного коня“. Но если „Купание красного коня“ в силу своей смысловой емкости, многозначности идейно-образного содержания требует от зрителя бóльшего воображения, фантазии в постижении замысла художника, то „Жаждущий воин“ по своему идейно-образному содержанию более однозначен, буквален»[278]. Следует сказать, что здесь образ скифа уже полностью персонифицирован. Его конь не несет более в себе дополнительных символов — это животное, атрибут воина в повседневной жизни. На воинскую принадлежность обнаженного персонажа может также указывать его оружие — копье. Мужской персонаж — это уже не хрупкий юноша, а смуглый мужчина с темными волосами, намекающими на его азиатское происхождение. Что же касается обнаженного вида фигур, то К. С. Петров-Водкин следующим образом объяснял наличие в своих картинах таких персонажей: «На каком основании это сделано? Я думал, что я должен был оголить природу и человека, я считал, что не должен давать никакой бутафории, я должен действовать и говорить на самом лапидарном человеческом языке»[279].

В картине «На линии огня» (1914–1915) образ воина осмысляется художником в контексте современности. Персонажи, все еще оставаясь обобщенными, приобретают черты современников художника. На данном полотне перед взором зрителя развертывается трагедия Первой мировой войны. Супруга К. С. Петрова-Водкина так описывала данную картину: «На переднем плане — раненый офицер. Фон картины составлял типичный русский пейзаж, освещенный огнем от разрыва неприятельских снарядов. Тщательно выписаны амуниция, ружья, руки, ноги, туловище. Картина была экспонирована на очередной выставке „Мира искусства“. Репин со скрещенными на груди руками долго стоял перед ней. Уходя, он сказал вполголоса: — Да, да, он талантлив»[280].

Надо сказать, поражен картиной в то время был не только И. Е. Репин. Известный русский писатель Л. Н. Андреев посвятил размышлениям об этом полотне целую статью. Вот его восприятие сюжета этой картины: «По зеленому бугру, лицами к зрителю, взбегают русские солдаты, держа ружья наперевес: штыковая атака. Позади солдат — плоская, равнинная синяя даль, взрытая дымами многочисленных разрывов. На шаг впереди своей роты молоденький прапорщик, с лицом некрасивым и в чертах своих обыденным; пуля поразила его в сердце. <…> Я не помню другого образа „святой смерти“, который можно было бы поставить в один ряд с этим»[281].

Интересно, что советские искусствоведы обходили эту картину стороной, в лучшем случае ограничиваясь упоминанием ее названия. Даже сам художник в 1936 году на вечере, посвященном общению его со студентами Академии Художеств обошел это полотно своим вниманием, назвав его неудачной вещью, отметив, впрочем, что он не видел людей, которые бы не прослезились, стоя перед ней. По мнению художника, эта картина передает ощущение гибели лучших людей страны «неизвестно за что».

В колористическом отношении в данной картине на фоне летнего зеленого пейзажа, вид на который частично заслоняет дым от выстрелов, доминирует цвет хаки военной формы. Известно, что К. С. Петров-Водкин скептически относился к этому цвету. «Не случайно современная цивилизация сфабриковала цвет хаки, мотивируя его защит-ностью на полях войны. Думаю, дело обстоит серьезнее, — этот гнилой цвет есть знамя сбитых, сплетенных мироощущений одной из отживающих свой исторический черед цивилизаций»[282], — писал он в своей автобиографической повести «Пространство Эвклида».

С первого взгляда в данной картине привлекают внимание очень похожие черты солдат. Ряд схожих между собою лиц усиливает трагический элемент в картине. Лица между собой роднит взгляд — одинаково наполненный страхом и печалью. Создается впечатление, что в данной картине художник намеревался показать не столько военный кризис, сколько кризис гуманистической цивилизации. «Интеллигенция», идущая в бой, не умеющая объединиться в стихийном порыве, обречена на поражение. Именно поэтому все персонажи данного полотна чем-то напоминают собою облик всадника из картины «Купание красного коня». Однако офицеры российской армии не услышали «музыку революции», «отпустили» своих «коней» и теперь вынуждены погибнуть.

После Октябрьского переворота 1917 года и захвата большевиками власти в стране в творчестве К. С. Петрова-Водкина намечаются новые, заметные не сразу, однако весьма