На открытии Вольфилы, состоявшемся 16 октября 1919 года, А. А. Блоком был прочитан доклад «Крушение гуманизма», основная суть которого сводилась к тому, что гуманная цивилизация, поощряющая индивидуального человека, рано или поздно погибает под натиском стихийных масс, носителей «духа музыки». «Цивилизовать массу не только не возможно, но и не нужно, — утверждал А. А. Блок в своем докладе. — Если же мы будем говорить о приобщении человечества к культуре, то неизвестно еще, кто кого будет приобщать с большим правом: цивилизованные люди — варваров, или наоборот; так как цивилизованные люди изнемогли и потеряли культурную цельность; и когда это случилось, бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие варварские массы»[234].

Несмотря на то, что тема доклада была созвучна «скифским» идеям, участие А. А. Блока в Вольфиле было недолгим. Как отмечает Е. В. Иванова, к моменту открытия он успел охладеть к идеям «скифства», и потому сторонился вольфильских собраний[235]. Тем не менее, значение личности А. А. Блока для многих участников Вольной Философской Ассоциации было очень велико.

Несколько слов хотелось бы сказать о заседании Вольфилы, названном «Платон», которое состоялось 7 ноября 1920 года. Интригу этому заседанию придавало то обстоятельство, что оно выпадало на годовщину Октябрьской революции, которую Совет Вольной Философской Ассоциации решил не отмечать, посвятив очередное открытое заседание выпавшему на эту же дату дню рождения Платона. Интересные воспоминания об этом событии публикует А. З. Штейнберг в своих мемуарах. В частности, он вспоминает горячий протест, высказанный К. С. Петровым-Водкиным против празднования годовщины Октября. «Я лучше обращусь в басурманы, чем пойду на празднование этой поганой Октябрьской революции»[236], — приводит его слова философ.

Сохранились и воспоминания Н. О. Лосского о прочитанной им в стенах Вольфилы 28 марта 1920 года лекции «Бог в системе органического миропонимания». По воспоминаниям философа, среди многочисленных слушателей были и интеллигенты, и матросы с красноармейцами. После лекции состоялись прения, на которых А. Белый, по словам Н. О. Лосского, «преподнес свое понимание Бога <…> в духе пантеизма», некто «доктор медицины Шапиро» высказался о том, что материя есть Бог, вызвав в зале бурные эмоции. В заключение слова попросил один из матросов. «Профессор Лосский говорит о Боге что-то непонятное и ненужное. Где Бог? — Бог — это я, — провозгласил он, тыкая себя в грудь. — Боги — это они, — указал он на своих товарищей»[237]. Следует заметить, что религиозно-философские темы довольно часто поднимались на вольфильских собраниях. В связи с этим можно привести высказывание редактора антирелигиозного журнала М. И. Корцова (выступившего под псевдонимом «Седов»[238]), отмечавшего, что вокруг Вольфилы «группируются личности, у которых материальная сторона на последнем плане, а на первом плане философские искания истины»[239]. Отдавая дань глубокого уважения своему «идейному, бескорыстному врагу», автор заметки иронически называет Вольфилу — «религфилой»[240].

Доклады, прочитанные на заседаниях Вольфилы за период ее существования, охватывали широкий спектр тем. Н. И. Гаген-Торн говорит о заседаниях, посвященных философии математики и философии искусства, Ф. М. Достоевскому и Данте, вспоминает беседу о материалистическом понимании истории, доклад В. М. Бехтерева «О непосредственном восприятии», Ф. Ф. Зелинского «Творческая эйфория» и многие другие[241]. Стоит подчеркнуть, что кроме чтения воскресных докладов с прениями, в Вольфиле работало множество пользовавшихся любовью слушателей кружков, ориентированных на беседу, а не на монологические выступления[242].

Однако расцвет Вольной Философской Ассоциации в Петербурге был не долгим. Открытая деятельность организации прекратилась в мае 1924 года. «Мечтая стать соборным воплощением культурных исканий, — отмечает В. Г. Белоус, — Вольная Философская Ассоциация оказалась своеобразным перекрестком, откуда одни ушли в эмиграцию, другие — в „тюрьмы и ссылки“, третьи — в относительно благополучные кельи литературоведения и искусствоведения»[243]. Действительно, еще осенью 1922 года из страны эмигрировали Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, П. А. Сорокин, А. З. Штейнберг, принимавшие активное участие в деятельности Вольфилы. Многие оставшиеся в стране (Р. В. Иванов-Разумник, Н. И. Гаген-Торн и др.) подверглись репрессиям и забвению в 30-е годы.

Деятельность К. С. Петрова-Водкина в стенах Вольфилы была насыщенной. Известно, что он прочитал там несколько докладов, посвященных проблемам искусства, принимал активное участие в прениях, а также по средам вел свой кружок, называвшийся «Изобразительное творчество»[244], о деятельности которого, к сожалению, практически ничего не известно. Константин Эрберг весьма иронично характеризовал манеру выступления К. С. Петрова-Водкина на заседаниях Вольфилы: «Говорил он афористично, ничего не желая доказывать. И был прав: ничего бы не вышло из его доказательств, так наивно они были подаваемы в тех редких случаях, когда он к их помощи обращался. Особенно беспомощен бывал он тогда, когда пытался объяснить свои собственные произведения, которые зачастую были замечательны именно своей убедительностью. Это был подлинный художник, чистой воды живописец, кроме своего искусства мало чем интересовавшийся»[245]. Похожую характеристику К. С. Петрова-Водкина можно встретить и в воспоминаниях Н. И. Гаген-Торн: «В беседу вступал Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. В рубашке с распахнутым воротом, вертя круглой, коротко стриженной головой, он врывался в тему времени и пространства, говоря о системе художественного восприятия»[246].

Зимой 1920 года на заседании Вольной Философской Ассоциации К. С. Петровым-Водкиным был прочитан доклад «Наука видеть». А через год — 9 января 1921 года — доклад «Красота спасет мир». К сожалению, о содержании данного доклада можно судить лишь по черновым тезисам. Уже само название доклада отсылает читателя к художественной картине мира Ф. М. Достоевского. В своем докладе К. С. Петров-Водкин обращается также к концепциям Л. Н. Толстого и В. С. Соловьева[247]. Скорее всего, К. С. Петровым-Водкиным в Вольфиле было сделано больше докладов, однако сведения о них не сохранились.

Следует заметить, что расцвет творческой карьеры К. С. Петрова-Водкина пришелся на сложные для России времена. Ни дореволюционная эпоха, ни последующие десятилетия социалистического государства не позволили художнику максимально реализовать свой творческий потенциал. Так, в 1913 году художественный и литературный критик Д. В. Философов с грустью замечал, что К. С. Петрову-Водкину с его «Красным конем» тесно на очередной выставке «Мира искусства» с гиацинтами. «Ему надо на улицу, на вокзал, в столовую большой фабрики, во дворец труда, в какой-то будущий храм. Он по существу мастер „фундаментальный“, большого размаха»[248], — утверждал критик, добавляя, что аристократизм художника заблистал бы всеми цветами радуги только на фоне подлинной демократии. К сожалению, дождаться подлинной демократии К. С. Петрову-Водкину так и не удалось.

А прошедший в 30-е годы «тюрьмы и ссылки» Р. В. Иванов-Разумник позже охарактеризовал К. С. Петрова-Водкина в своих воспоминаниях как старого приятеля, самого большого из советских художников, имеющего, однако «путанную голову» в области социально-политической мысли. «К тому же, — добавлял Р. В. Иванов-Разумник, перефразируя Пушкина, — „трусоват был Кузя бедный“ и потому приспособлялся как мог, ко всем требованиям минуты, стараясь найти какое-нибудь теоретическое оправдание