сам. На хайвэе она причитала: «Выпусти меня, мне ничего от тебя не нужно. Мне теперь все равно!» Грозилась, что родит в машине и умрет в родах. На подъезде к городу оба были на взводе. Инес почудилось, что у нее и впрямь начались схватки, так что Марку пришлось везти ее прямиком в госпиталь. В приемном отделении, уже понимая, что ошиблась и потеряла не только его мифическую любовь, но и его вполне реальные до недавних пор дружбу и доверие, Инес пыталась вызвать роды усилием воли. Это был полный крах.

Следующие четыре дня, взад-вперед бродя по своей квартирке, Инес испытывала мучительное отвращение к себе. Мать, брат, подруги, не знавшие деталей, но уловившие намек на драму, пытались до нее достучаться, но она до самых родов никого не подпустила близко и в госпиталь поехала в полном одиночестве.

Через два дня после рождения Стефани он нанес ей первый визит в новой роли – отца ее ребенка. Он приехал совсем не таким, каким уезжал неделей раньше, будто театральный актер, успевший за кулисами совершенно преобразиться между сценами. Марк привез целый чемодан чудесных детских вещей, был ласков с малышкой, подчеркнуто уважителен и чуток с молодой мамой. Инес мгновенно поняла и приняла новые правила диалога: вся эта нежность адресована ей как матери Стефани, не более того.

Погрузившись в воспоминания, Инес не сразу заметила, что третья доска опустела. Словно из глубины сна, она наблюдает, как смутно знакомая молодая пара отчитывает по-китайски своего мальчика, недоумевает: «И за что они ругают ребенка? Такой послушный мальчик». Стефани тихо беседует с Марком, оба они чему-то радуются. Все это Инес видит, но связать свои наблюдения воедино пока не может. Окружающие словно боятся ее потревожить. «Мама, – осторожно интересуется Стефани, – ты там за кого-то еще болеешь? Я свою партию уже выиграла!»

Если бы она проиграла, он бы принялся их утешать, они поехали к нему и зажили семьей… «Ты бредишь от счастья», – отрезвляет Инес саму себя. Они втроем гордо шествуют по вечернему городу. Заказывают романтический ужин при свечах. Марк и Стефани – счастливая пара, а Инес при них третья. Отец и дочь беззаботно хихикают, подзуживая друг друга. Инес нежно и отрешенно наблюдает за их весельем, чтобы запомнить и смаковать перед сном, уткнувшись носом в подушку. Утром Инес ругает себя за то, что они так засиделись накануне. Она едва добудилась Стефани. Дочка, впрочем, не ропщет. С обычной своей спокойной сосредоточенностью приступает к игре. К первому утреннему туру из шестнадцати участников осталось восемь. Стефани играет черными на второй доске против блондинки в кудряшках. На первой русский вундеркинд сражается с одним из близнецов в ермолке. Сегодня его привела филиппинская няня. На третьей – прекрасноглазая еврейская девочка против обстоятельного китайского мальчика. На четвертой – два победивших накануне квебекца.

Соперница Стефани – блондинка, из местных, торонтских, свежая, выспавшаяся дома, из тех жизнерадостных, везучих девочек, кто с одинаковым успехом мог бы вместо шахмат играть в теннис или танцевать на льду. Стефани – серьезная, бесхитростная, и, при всей свои хрупкости, по-мальчишески прямолинейная – два сложившихся женских темперамента сошлись за шахматной доской.

Первая жена Марка, Линн, была такой же – легкой, лучезарной, поверхностной, уверенной в своей неотразимости и правоте. Стефани минул год, когда Линн с Марком неожиданно помирились и принялись наперегонки друг перед другом виниться и великодушно друг другу уступать. Марк признался в существовании Стефани. Линн прониклась, поспешила пригласить девочку к ним на лето, чуть ли не удочерить ее хотела. Инес негодовала, для нее это было верхом унижения. Пригласить годовалую малышку, без матери? Может быть, Линн, полагает, что Марк сделал ребенка малолетней стриптизерше, а не сорокалетнему профессору статистики? Она гневно отказалась. К счастью, примирение Марка и Линн оказалось тогда недолгим. Инес уже не надеялась, что Марк достанется ей. Главное, что ей опять безраздельно принадлежала Стефани.

Первым победно вылетает русский вундеркинд. Близнец в ермолке притормаживает у двери, но, вспомнив, что сегодня он с няней, а не с отцом, решительно идет ей навстречу. Один из квебекцев, снисходительно поглядывая на второго, ухмыляясь, направляется в своей торжествующей матери. Еврейская красавица-девочка так же бесстрастно встречается с красавицей-мамой, и между ними повторяется вчерашняя сцена.

Стефани вновь доигрывает последней. В отсутствие Марка, который подъедет позже, Инес уже вольна не контролировать свои эмоции. Она подглядывает в щелку, незаметно отгрызает заусеницу, по многу раз пробегает глазами таблицу игр и рейтингов, прикидывая шансы. Наконец, Стефани побеждает, и соперница прямо за доской принимается сладко рыдать, проваливается в уютную лужу из собственных слез. Так плачут победители. Так рыдают те, кому все в жизни достается легко, чьи слезы вызовут сочувствие, а не раздражение. Не всякий может позволить себе так плакать. Стефани напрочь лишена злорадства. Она утешает соперницу и только после этого, обескураженная, выбегает к маме. Дожить от полуфинала до финала. Немногочисленные соперники теперь уже обретают имена. На второй доске красавица Авива Розенталь играет против русского вундеркинда Даниэля Левина. Стефани на первой доске с квебекским мальчиком. Его зовут Фредерик Паньо, он очень, очень способный, надломно тарахтит его мать, Фабьен Крю, немолодая женщина, с добрым деревенским лицом, словно заранее оправдываясь за его непременную (как ей кажется) победу. В ее суетливости Инес узнает обычную себя и неожиданно успокаивается – благотворная смена ролей, непривычная и потому недолгая. Ревновал ли Марк, когда в ее жизни появился Жан-Клод? Едва ли, хотя как знать? Приятно было для разнообразия стать любимой, недоступной, той, за которой бегают, которую трактуют и домысливают. Жан-Клод был весел, умен, обстоятельно нежен в постели. Нет, Инес уже не питала надежд и иллюзий относительно Марка, она понимала какая находка Жан-Клод и отродясь не умела быть стервой, просто она его не любила. К тому же Стефани как раз начала играть в шахматы и сразу стала выигрывать, а быть родителем вундеркинда – это, своего рода, монашеский сан.

«Выигрываем?» – спрашивает подоспевший Марк. И мама Фредерика Паньо окидывает ее завистливым взглядом. Иметь такого мужчину и еще отправить ребенка играть в шахматы. Ее-то «чём»[2] ребенком не занимается, успела она пожаловаться Инес. Он фанат компьютерных игр, все свободное время играет. Вот и сейчас не поехал с ними, все выходные будет играть, не отрываясь. Все еще говорят, что вот, семейная модель сменилась, традиционные роли устарели и все такое. Где они сменились? Все по-прежнему. На турнирах одни матери. У китайцев да, у них отцы, – при этом она почему-то выразительно посмотрела на папу Даниэля Левина, – но ведь и культура у них