Шрифт:
Закладка:
— Сима!
В дверь деликатно постучали.
Она уже привыкла, что каждый день к ним приходит Матвей, то воды принесет, то просто спросит, не надо ли чего.
Но сегодня его весь день почему-то не было, и вот сейчас в дверном проеме показался Кирилл Браташев.
— Меня Матвей Куцев попросил к вам зайти, узнать, не надо ли чего.
— Почему же он сам не пришел? — забеспокоилась Ирина Игоревна.
— Да вы не волнуйтесь, с ним все хорошо. На дежурство поставили, в конюшне сегодня работы много. Ой, а это кто у нас тут такая?
Улыбаясь, он подошел к китаянке.
— Как тебя зовут, черноглазая?
— Сима, — отозвалась девушка. — Доблого здоловья!
— Так ты уже разговариваешь, — приветливо протянул Кирилл. — На, держи пряник.
— Спасибо!
— Ладно, если вам ничего не надо, я пойду?
— Иди, спасибо. Нет, подожди, — встрепенулась Ирина Игоревна, — проблема у нас нарисовалась.
— Какая?
— Я сегодня видела вновь прибывших, среди них есть женщины, учителя и доктора. Так вот, все они ходят в платьях и выглядят вполне прилично. А мы с Симой ходим в казачьей форме. Вот я и хотела спросить, как бы добыть для нас нормальную женскую одежду? Если возможно, конечно. Неудобно вас об этом просить, но что делать.
— Да что же здесь неудобного? — откликнулся Браташев. — В момент решим, не переживайте!
На улице к Браташеву кинулся Жернаков:
— Ты что это к китаянке моей ходишь?
— С ума сошел, какая она твоя? Может, жениться на ней собрался?
— Не твое дело! Чтоб больше я тебя здесь не видел!
— Жернаков! – услышали они голос Кантемирова. — Ты чего опять собачишься? Ну-ка бегом в конюшню, работы полно!
Вацлав в тот вечер добрался до дома только к вечеру и, конечно, уже опоздал на ужин. «Что ж, пойду на кухню, девчонки накормят». Открыв тяжелую дубовую дверь, он оказался в ярко освещенном вестибюле, из которого одна боковая дверь вела на кухню, а вторая в комнаты прислуги. Он остановился у широкой лестницы, ведущей в помещения второго этажа — столовую, гостиную и комнаты Кузнецова. Оттуда, со второго этажа, доносились веселые голоса, смех, музыка. Там явно происходило что-то интересное и необычное.
Поначалу на Вацлава никто даже не обратил внимания. Кузнецов беседовал с какой-то незнакомой девицей. Они сидели на диване у стола, покрытого цветастой скатертью, и, казалось, аромат цветов витает в воздухе. Девица была худая, как жердь, выражение лица заносчивое и дерзкое. На носу пенсне. И очевидно, что инициатива разговора полностью в ее руках. А руки тоже худые, костлявые. Кузнецов ее слушает так внимательно, как будто она профессор какой-то. Откуда она взялась? О чем они беседуют?
В другом конце комнаты стояло черное полированное фортепиано, невесть откуда взявшееся, — наверно, сегодня привезли на одном из пароходов, — а у инструмента сидели рядом Спиридон и еще одна незнакомая девица, они тоже разговаривали и увлеченно музицировали.
Надо признаться, у них это неплохо получалось, потому что при первых же звуках Вацлав узнал мелодию родной мазурки. И сразу вспомнилось детство, мать в длинном красном платье. Его дорогая, обожаемая мама, пани Матильда, улыбчивая блондинка с буклями, когда-то так же сидела за инструментом в большом нарядном зале и играла эту мелодию, а Вацлав и другие дети танцевали мазурку. С портретов, подсвеченных неровным пламенем старинных канделябров, загадочно смотрели далёкие предки. А в центре сиял герб Боньча — белый единорог на небесно-голубом фоне. Господи, как же хочется туда вернуться! И чтобы все было по-прежнему! И так и остаться там навсегда!
*Герб взят с сайта https://gerbovnik.ru/
При виде подошедшего друга Спиридон обрадовался, подскочил со стула и принялся рассказывать новости:
— Познакомься, это Аглая, учительница музыки из Петербурга. Представляешь, у нас в России тоже образование на высшем уровне! Оказывается, у нас даже женщины скоро в университетах будут науки постигать, да-да, и многие сами потом будут преподавать, и профессорами становиться…
Спиридон растерянно осекся и сел обратно на стул. Вацлав его совершенно не слушал. Или не слышал? Он стоял, облокотившись о фортепиано, и как-то странно смотрел на Аглаю. Спиридон обернулся к девушке, но и она, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, только смотрела из-под длинных ресниц на белокурого поляка. В ее бездонных серых глазах читалась целая палитра чувств, от изумления и восхищения до полной покорности.
Наутро Вацлав собрался идти за водой. Во дворе он увидел Аглаю, одетую в розовое платье и вязаную накидку. В лучах яркого утреннего солнца она была не такая загадочная, как вчера вечером в полутемной гостиной, но это все же была она, такая румяная и благожелательная, и ни единого намека на какие-то гнусные человеческие слабости в ее взгляде не отражалось. Видно было, что не станет эта девица кому-то завидовать, делать подлости, наговаривать, ну нет такого в ее натуре.
— Пойдемте, покажу вам нашу станицу, — неожиданно для себя предложил он.
Аглая двинулась за парнем, счастливо улыбаясь. Пусть он продолжает думать, что эта встреча во дворе совершенно случайна! Пусть не подозревает даже, что она, Аглая, специально подскочила в такую рань, долго прихорашивалась перед зеркалом, выбирала наряд, чтобы понравиться этому странному хмурому поляку, а потом стояла у крыльца, поеживаясь в утренней прохладе в надежде его увидеть.
Он показал ей все, что сам видел каждый день. И ровные ряды домов, и новое здание больницы, и строящуюся школу, и ряды штабелей с бревнами для новых домов, и огромные сараи с дровами, приготовленными на зиму. Похвастался тем, что строители предусмотрительно оставили в станице много деревьев, все вырубать не стали. Поэтому в летнюю жару над домами будет приятная тень, а зимой возможность нарядить стволы для празднования Рождества. А еще оставили достаточно места для дорог между кварталами. Это сейчас они ничем не покрыты, и как дождь, так непролазная грязь. Совсем скоро здесь
