class="p1">Он. Он тоже афроамериканец?

Она. Нет, он просто чернокожий.

Он. Он очень похож на доктора.

Она. Они все на одно лицо. — Почтальон протягивает конверт.

Он. Что это?

Она. Результаты анализов. — Открывает конверт. Читает.

Он. Что?

Она. Я беременна.

Он. Но доктор говорил, что ты не можешь…

Она. Этот болван перепутал свои анализы с моими.

Он. А что это значит?

Она. Это значит, что я хочу, авокадо.

Он. Чёрт, где я возьму сейчас авокадо?!

Она. Какое мне дело, неси, авокадо, пока я не передумала. — Он садиться на табуретку, она ломается под ним.

Бри

Бри (фр. Brie) — мягкий сыр из коровьего молока, получивший своё имя по названию французской провинции (расположена в центральном регионе Иль-де-Франс…

При прочтении, рекомендуется слушать музыку Йозефа Гайдна.

Ужин в дорогом ресторане. Двое. Он в возрасте, украшен благородной сединой. И его мальчик, стройный, красивый с возвышенными чертами лица. Звучит Гайдн.

Матовые раковины устриц, красиво оформленные, лежали на блюде. Он взял одну из них, и положил перед ним.

— Попробуй.

— Они не такие, как те, что мы пробовали, в Таиланде. Те были более хрупкие, и юные.

— Да, а эти, совсем другие. Они сочетают в себе, достойную зрелость, с прекрасным свежим вкусом.

— Почему так?

— Посмотри, какая жёсткая раковина. И какая нежная плоть. А вкус? Он специфичен, но прекрасен. Тебе нравиться?

— Да.

— А в сочетании с хорошим вином, он просто божественен. Ты не находишь?

— Это удивительное сочетание вкусов порождают во мне страсть. И она увлекает меня за собой, как горный поток несёт сорванный цветок.

— Прекрасно, мальчик мой. Прекрасно сказано Бри. Пожалуй, это стоит записать.

— Скажи, почему ты зовёшь меня, Бри?

— Попробуй его. — Он протянул ему тарелку с сыром. — Как он тебе?

— У него не обычный вкус. И он очень нежный.

— Как?

— Как, я не знаю с чем сравнить. Помнишь ту девушку на заправке?

— Ты всё ещё думаешь о ней?

— Нет, просто, ты попросил сравнения, а она это первое, что пришло мне в голову.

— Неужели не чего больше?

— Нет, позволь мне сказать. Мне очень хочется.

— Хорошо, говори.

— Спасибо. Она была тонкая, и гибкая как виноградная лоза. Она смотрела на меня большими тёплыми глазами. Они были как два озера наполненных до краёв чистой голубой водой. А её улыбка была подобна спелому, раскрывшемуся плоду, с белыми, молочными зёрнами граната.

— Прекрасно, прекрасно мой друг. Пиши дальше.

— Потом, когда ты ушёл в уборную, а я пил кофе, она подошла и села за наш столик.

— Ты говорил с ней?

— Да.

— Это было опрометчиво с твоей стороны.

— Она заговорила со мной. Я же не мог просто молчать.

— Хорошо, продолжай.

— Она спросила кто я и куда еду.

— Ты сказал ей?

— Да. От неё исходил такой обволакивающий аромат. Он погружал меня в неё. Он заставил моё сердце стучать так, что казалось ещё чуть-чуть, и оно выскочит из груди. Я был подобен листу, что сорвало порывом ветра и понесло вниз, кружа и бросая из стороны в сторону.

— Тебе было страшно?

— Да.

— Но ты всё равно говорил с ней.

— Да. Я не мог оторваться от неё.

— Ты понимал, чем тебе это может грозить?

— Да.

— И всё равно готов был лететь в эту пропасть?

— Да.

— Это дыхание болезни. Очень опасной болезни. Так погиб твой второй родитель.

— Расскажи мне, как это случилось.

— Это было сразу после того как мы усыновили тебя. Мы были в опере. Давали Гайдна. Что за чудная музыка. Ты только послушай её. Она словно вся жизнь человечества собранная в одних ладонях. Поистине она божественна. Мы сидели в ложе, я наслаждался великим метром, и его божественной музыкой. А Карл, твой второй родитель, он был глух к великому. Его тянуло ко всему низкому и отвратительному. Всему тому, что противоречит, человеческой природе. До самого антракта он смотрел в пропасть, с длинными ресницами, и голубыми глазами. Её звали Анна. Он ещё не осознавал гибели, к которой уже несётся с огромной скоростью. Во время антракта, он улизнул от меня и нашёл её. А я не мог ничего сделать, ведь я занимался тобой. В тот вечер Мы вернулись с тобой домой одни. А он появился только на следующий день. От него пахло, всем тем, непотребным, что превращает человека в животного. В животного наполненного похотью, и ложью. Лишая его истинного предназначения. Это было ужасное время. Он исчезал, подолгу оставляя нас одних, а возвращаясь, он лгал, лгал не прикрыто, низко и подло. Однажды он просто исчез, как исчезает последний трус. Как исчезают предатели из нашей жизни. Оставляя после себя только чувство некой брезгливости. Прости, ты слышишь этот переход, он как…

— Как переход от летнего дождя к солнцу.

— Да, капли ещё продолжают падать, а солнце уже сияет, над землёй, давая жизнь всем живущем на этой планете. Хватит о том, что не достойно развитого человека. Давай насладимся этим прекрасным вечером и великим Гайдном.

Звучит Гайдн. Спальня. Он, и его мальчик. Мальчик стоит у большого зеркала, он стоит за его спиной и смотрит на его отражение.

— Какие линии, удивительное сочетание тонких линий и пробивающих себе дорогу, ещё нежных, но уже упрямых, закручивающихся в изящные спирали, волосков. — Гладит его. Касается его шеи.

— Знаешь, Твои ладони, как раковина тех устриц, что мы пробовали сегодня. А вкус твоих губ как их нежная, сочная мякоть. В сочетании с вином, она порождает во мне страсть.

— Прекрасно, мой мальчик. Прекрасно, ты усвоил сегодняшний урок. Теперь ты понимаешь, почему я зову тебя Бри?

— Да. Его нежная мякоть, это мой вкус для тебя. Который ты любишь во мне. Это и есть настоящая любовь. Любовь, о которой создано столько великих произведений.

— Великолепно, мой мальчик. Но нужно помнить о той болезни, что скрывается под именем любви. Которая уже погубила столько людей.

— Да, я буду помнить об этом всегда. А ты поможешь мне в этом. Ты ведь не оставишь меня никогда?

— Нет, мой мальчик. Иди ко мне.

Звучит Гайдн. Тонкие линии извиваясь, дрожат, как утренняя роса дрожит на ладонях зрелых, тёмных листьев. Линии переплетались с матовой раковиной, как сплетаются молодые, зелёные водоросли в спокойной, прозрачной воде. Они дрожали каплями пота, проступавшими сквозь поры. Пока не замерли, в пространстве иллюзии сотканной человеческим разумом.

— Мой мальчик, мой чудный мальчик. Мы путники в этой бесконечной, и холодной вселенной. И жизнь, это то, что позволяет нам почувствовать тепло друг друга.