блиндажей выбралось до двух тысяч смертников. Бесшумно, как злые духи, они направились к линии фронта. Шли молча, где нужно, ползли, проскальзывали призраками. Не цепями, а в одиночку — на «свободный поиск»: группами с тесаками — «охотиться» на офицеров, с толом и минами — блуждающими бомбами. Не отвечали на окрик, предупреждение, выстрел. Ужами проползали в тыл, подбирались к спящим, резали без промаха. С минами подкрадывались к собравшимся в кружок, норовя прыгнуть в середину. Редкой цепочкой зарывались в землю вдоль дороги, выжидая, легковые автомобили, танки, колонны войск…

* * *

В утренних сумерках к реке подошли войска второго эшелона. К этому времени Четырнадцатая инженерно-саперная бригада заканчивала наводку понтонного моста. Ночью японцы дважды подбирались в плавательных костюмах «Ямото» к мосту с минами, но особого вреда причинить не смогли. Подорвал и всего три понтона. После этого вниз и вверх по реке на обоих берегах были выставлены посты наблюдения с пулеметами. Все, что замечали на воде, освечивали прожекторами и расстреливали. Изредка колода, куча бурелома или вздувшийся труп гулко лопались, поднимая столб воды.

Дивизион Бурлова стоял «в очереди» в полукилометре от реки. Но батарея Новожилова, благодаря стараниям Федорчука, переправилась ночью.

Старшина еще с вечера беспокойно забегал вдоль длинной колонны автомашин, охотно балагурил с шоферами, бойко и оглушительно представлялся командирам, сыпал прибаутками, посыпая их сольцой, пожалуй, первый раз за всю службу бравировал словом «разведчики» во всех падежах и к концу заискивающе прибавлял:

— Вы меня пропустите с машинкою? Я тут пропрусь и в уголок стану. Пехота ж без разведки слепа.

Смеялись и соглашались, чтобы он «проперся».

Когда же к переправе потянулось вместо «машинки» четырнадцать автомашин и начали раздаваться законные возмущения, Федорчук нажал на голос и пустил в ход всю свою «дипломатию». Шоферу кивал на взводного, взводному — на батарейного, батарейному — на полкового, — называя всех по званию, имени, отчеству и фамилии, что вконец запутал всех — и офицеры только безнадежно махали рукой: «Давай, мол!»

Курьез чуть не вышел уже на переправе.

— Земляк! Ты же говорил, что «машинка» с разведчиками? — с чуть уловимым украинским акцентом ужаснулся майор, руководивший переправой.

— Виноват, товарищ майор! Пока ходыв к вам, черт поднес остальную разведку…

— У вас же ящики какие-то! — не сдавался майор, явно желая нарушить договор.

— Это не ящики: новый аппарат для допроса. Садишь японца в ту скрыню и присоединяешь этот рупор. Вин там с перепугу шось лопоче, а тут всем войскам слышно: внимание, противник драпае в Муданьцзянском направлении!.. Да вы, мабудь, слышали вчера? Нам стало известно, шо на той стороне японцы новые силы «мертвяков» подтащили…

— Не мертвяков, а смертников, хихикнул кто-то в собравшейся толпе.

— Это неважно! — отмахнулся Федорчук. — Смертники, мертвяки — одын грец!.. Мы своим и передалы Держаться. Вышла к Муданьцзяну на берег «катюша», — увесисто подтвердил кулаком Денисович.

— Ох, и брехун же ты, козаче! — засмеялся майор.

— Батько навчив! — охотно согласился Кондрат Денисович. — И назад никуды, товарищ майор! Мы тут втиснемся, — заверил он, забрасывая задок чьего-то «виллиса» и освобождая проезд.

Ночью батарея разведки заняла боевой порядок на Муданьцзянском гребне. Новожилов появился в батарее перед рассветом.

У небольшого костерика сидел Земцов и прибывший после смерти Вали новый командир взвода. Они о чем-то тихо беседовали. Заметив Новожилова, оба встали.

— Товарищ лейтенант! — хотел было доложить командир взвода о полном порядке в батарее.

— Батарея готова? — прервал его Новожилов.

— Так точно.

— Хорошая весть, Онуфриевич, — обратился Новожилов к Земцову. — Майор Бурлов и старшина Варов нашлись.

— Живы? Где они? — радостно воскликнул Земцов.

— Федор Ильич тяжело ранен, но начсандив говорит, что жить будет. Варову плечо прострелили, но кость не затронули.

— А где они были? — допрашивал Земцов. Новожилов рассказал все, что слышал от Рощина.

— Передай на все посты, — приказал Новожилов. — Это народ ободрит… На часах кто стоит?

— Анастасия Васильевна и Гаврилова, — ответил лейтенант.

Новожилов бросил около костра шинель и прилег на нее.

— Я отдохну с часик, — проговорил он.

Земцов зашагал на узел связи. Лейтенант прикорнул около дерева.

Из зарослей дубняка, в которых были спрятаны автомашины, вышла Анастасия Васильевна, прикрыла Новожилова плащ-палаткой, поправила носком сапога костер и снова скрылась в кустах.

Медленно голубел край неба на востоке. Утренний воздух влажнел. Где-то за перевалом глухо захлопали выстрелы. В стороне, по дороге, от переправы прогромыхал танк, за ним вереницей потянулись автомашины.

Из распадка, недалеко от костра, вышли два японца. Заметив тент вычислителей, они подняли белый флаг и направились к батарее.

— Стой! — раздался окрик Анастасии Васильевны. Японцы продолжали идти, высоко подняв флаг.

— Что? Где? — сонно и ошалело подхватился командир взвода.

— Японцы с белым флагом, — пояснила Анастасия Васильевна.

— A-а! Сдаваться пожаловали, — не совсем проснувшись, проговорил лейтенант. — Давайте, давайте сюда!

— Товарищ комбат! — крикнула Анастасия Васильевна.

Новожилов резко сел и протер припухшие глаза.

Японцы в несколько прыжков очутились у костра.

— Стой! — донесся резкий окрик Земцова.

Хлопнул запоздалый выстрел, и сейчас же в один гул слились два взрыва.

Когда рассеялся дым, на месте костра чернела опаленная земля.

* * *

Тяжелые бои шли под Муданьцзяном. Противник укрепил не только предместье, но и весь город. Укрепления и дома пригорода занял гвардейский Уровский[44] гарнизон, состоявший большей частью из офицеров и унтеров, годами изучавших тактику «самостоятельной войны». Для этих не нужна была команда, обстановка, планы. Они действовали самостоятельно, дрались упорно, расчетливо.

Раненых было мало, но все тяжелые, изуродованные, полуживые. Из такого боя в госпиталь попадал только тот, кто сразу падал замертво. В сознании — дерется. У другого в глазах уже смерть проскальзывает, а он ползет с гранатой на японцев. От таких японцы отстреливаются осатанело, не попав, стреляются сами.

* * *

Вторые сутки в подвижном госпитале стояла пора пик. Отяжелевшие врачи в перерывах между операциями сами валились на носилки и тут же засыпал. Иные бежали к ручью, умывались ключевой водой, выкуривали папиросу и снова в палатку, к столу.

Клавдия Огурцова только успела вздремнуть, привалившись к тюку с бинтами, как на дороге прошумела санитарная автомашина.

«Кажется, из Сорок шестой дивизии», — подумала Клавдия, поправляя сползавшую косынку.

— Нужен немедленно врач! — бросил выпрыгнувший из кабины фельдшер. — Один в тяжелом состоянии: кажется, гангрена.

Санитары извлекли из машины носилки, потом принялись в ней кого-то будить: «Проснись, товарищ! Алло, вставай!» В ответ слышалось нечленораздельное мычание.

Огурцова подошла к носилкам.

— Почему он в таком виде? — взглянув на раненого, испуганно спросила она.

— Не знаю! — пожал плечами фельдшер, роясь в своей планшетке. — Мне их передали по дороге. Говорят, в тылу у японцев были. В этом пакете документы…

— Трудное дело, —