Шрифт:
Закладка:
— Длинно рассказываете! — усмехнулся Рощин. — Предлагаете податься на ту сторону?
— Приказывать я тебе не могу, — неопределенно ответил Свирин.
— Попытаю счастья! — проговорил Рощин.
— Ну-у? Согласен? — не скрывая удивления, воскликнул подполковник. — Доберешься, дай с того берега две красные ракеты. «Амфибии» пусть немедленно переправляются в расположение Третьего батальона. Я поставлю на этой стороне дымовую завесу… Ну давай, давай! Начальник штаба еще не привык к моим приказам, так ты там будь потверже.
Начальник штаба дивизии оказался и в самом деле человеком неподатливым. Прослужив на своей должности в дивизии десять лет без выговора и похвалы, был вылощен, не в меру педантичен, приторно вежлив и до тошноты нуден.
Выставившись из окопа, он через «двойную оптику» — очки и бинокль — вглядывался в другой берег и с равнодушным видом бормотал под нос:
— Дивизия — не полк. Кроме личной удали, нужно иметь полководческие способности, опыт, знания. Зарвался, зарвался вьюнуш! — говорил он о Свирине.
Рощин появился в кургузом окопчике мокрый с ног до головы, с черной опалиной через весь лоб: и впрямь пуля пощадила его и на этот раз. Сдвинув с ящика сонно жевавшего галеты ординарца начальника штаба, майор торопливо достал из кармана завернутые в плотную ткань документы и принялся бережно раскладывать их на ящике.
— Позвольте, позвольте! — ужаснулся начальник штаба такому вторжению в его обитель… — Вы же демаскируете своими бумажками мой окоп.
— Это не бумажки, полковник, а партийный билет, офицерское удостоверение!
— Вы с того берега? — уже более гостеприимней спросил он.
— Так точно, товарищ полковник! Комдив просил немедленно переправить противотанковую истребительную группу: по батарее ПТО и самоходок, взвод или роту саперов…
— Какая наивность! — воскликнул полковник. — Тот, кто вам передал этот приказ, видел хоть раз «Полевой Устав» пехоты для дивизии?
— Об этом спросите командующего армией, — схитрил Рощин.
Его ответ озадачил полковника.
— Неужели командарм на той стороне? — изумился он. Но майор промолчал. — Иван, дай карту! — приказал начштаба ординарцу. — Так, так! — Что уж полковник усмотрел на карте, Рощину оставалось неизвестным. Он вдруг посветлел и присвистнул. — А знаете, в этом есть логика и военная предусмотрительность! Естественно, японцы вот-вот двинут танки. Такая группа нашкодит им много. Идемте, майор! Мы сейчас с вами это провернем. Конечно, за состав группы придется отвечать вам как офицеру штаба армии, волю которого мы должны выполнить…
Когда Рощин отправил группу и собрался уходить, начштаба подсказал:
— Командарму будет интересно знать, что я скомплектовал группу за тридцать минут и двинул ее в бой. Так сказать, для обобщения нововведений.
Заверив полковника, что генералу Савельеву будет доложено о его деяниях, Рощин выпросил у него машину и выехал в артиллерийский полк, чтобы уточнить о командиром намеченные огневые рубежи для Свирина. Боевой прорыв японцев постепенно ослабевал. Надвигающаяся тишина пугала. Рассеялась сизая дымка. Зеленевшая утром долина потемнела. На ней не было убитых. На вспаханной долине валялись остатки шеститысячного юнкерского отряда. На последний приступ шел сам полковник Кабаяси со своим штабом. Генерал Сато спешно выдвинул две свежие пехотные дивизии, механизированную бригаду смертников и два танковых полка.
Бойцы Сорок шестой дивизии, не сходя с мест, упирались горячими лбами в прохладную землю. Как в бреду проносились обрывки видений, вздрагивало тело, дурманилось в голове.
Санитары в полурост убирали раненых и убитых. По рукам ходили фляги с водой и спиртом.
Зачарованно следя за полетом сигнальных ракет, подполковник Свирин приказал телефонисту:
— Передай командиру батальона: ставить дымовую завесу. Предупреди, что переправляются танковая бригада и истребительная противотанковая группа.
И словно воспрянув духом, с того берега донесся зычный голос репродукторов:
«Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой!»
Он грянул, как гром с ясного неба. На мгновение все умолкло и окаменело. Даже гул тракторов за сопками приутих.
— Выходила на берег Катюша!..
Выплеснулась волна человеческого отупения: загремел вдруг берег раскатистым, многоголосым: «Ура!» и подхватили песню из края в край плацдарма хриплые взбодренные голоса.
Японцы возобновили контрудар только во второй половине дня. На фронте в три километра на приступ двинулось две сотни танков, за ними сплошная стена пехоты.
Танки шли развернуто, но медленно. Танкисты, видимо, не выдержали и стрельбу открыли с дальней дистанции.
Когда первые ряды их продвинулись метров на четыреста к окопам Сорок шестой дивизии, через реку с тихим шипением пронеслась стая мин полкового залпа «катюш». Долина вздрогнула, метнулась огнем, затянулась дымом. Сухой потрясающий грохот больно ударил по ушам. Было видно, как повалились японские цепи, заметались танки. Десятка два их вспыхнули спичечными коробками, заюлили на месте, заползали, как слепые котята, натыкаясь друг на друга. И когда вслед за этим воздух снова угрожающе зашипел, японцы вдруг сорвались с земли и беспорядочным скопом, оглашая воздух воплем суеверного ужаса, ринулись назад, за прикрытие ближних сопок. Людей гнал не страх перед смертью, а дикий ужас: «мареку» — сверхъестественная сила…
Рощин снова попал на плацдарм, когда бой медленно начал отодвигаться от реки. Вместе с ним переправились и пограничники. Они временно «прижились» в штабе армии: ходили в разведку, охраняли штаб-квартиру командующего.
Когда они вышли с передовыми частями к доту, из него выполз Варов, вернее — что-то напоминающее Варова. Он был страшен: лицо почернело от копоти и усталости, обмундирование превратилось в лохмотья, растрепанные волосы посерели и дико топорщились во все стороны. Выбравшись из дота на четвереньках, он сел. Его вспухшие, ослепленные солнцем глаза были закрыты, по щекам скатывались слезы.
— Один? — припав около него на колено, тихо спросил Рощин.
— Там майор Бурлов…
Федор Ильич лежал с полуоткрытыми глазами. Его взгляд уперся в потолок. Казалось, он силился что-то сообразить. Услыхав окрик Рощина, он заметно вздрогнул, застонал, но не отозвался.
Когда Бурлова вынесли из дота, Петр уже спал. Проснулся он только на переправе, когда Рощин попытался освежить его лицо холодной водой. Взглянув на Рощина, он вдруг быстро поднялся и сел.
— А где… товарищ майор? — беспокойно и несвязно заговорил он. — Там, ниже дота, в лощине японец раненый остался… шофер… Киоси… Спас меня.
— Как ты говоришь? Киоси, шофер? — быстро переспросил старшина пограничников и переглянулся со своими бойцами.
— Знаком, что ли? — спросил его Рощин.
Старшина неопределенно пожал плечами:
— Похоже… Старший лейтенант Любимов рассказывал как-то, что его спас японский шофер Киоси. На легковушке…
— Легковая, легковая! — подтвердил Варов. — Потом вон за той
