Люк и Рита еще не были даже обручены, но какая разница! Даже в самой неопределенной помолвке есть что-то от брака; значит, и в разрыве ее есть что-то от развода. Пусть и бессознательно, милой и белокурой мадам Летурнёр хотелось бы, чтобы все ее подруги, как и она, пережили печаль расставания. Так устроен мир, и никому не под силу его изменить. Даже самая искренняя дружба становится иногда игрой непонятных склонностей, которые на нее так или иначе влияют. Вот и Женевьева Летурнёр в том, чтобы смешивать карты Люка де Сертея, находила почти такое же удовольствие, как и в том, чтобы крутить колесо Фортуны, которая, похоже, теперь благоприятствовала Шарлю Кристиани, если верить его телеграмме.

Эту телеграмму Рита читала и перечитывала, пребывая в невообразимом смятении:

Мадам Женевьеве Летурнёр

Гостиница «Флория», Сен-Трожан (о. Олерон),

(Нижняя Шаранта)

Рюфьё, 2 октября 1929 года

«Покорнейше прошу Вас сообщить кому следует, что в свете открывшегося этим утром нового факта мне видится возможным новое дознание по делу 1835 года.

С благодарностью и уважением, Шарль Кристиани».

– Новый факт! – взволнованно бормотала себе под нос Рита. – Новый факт! Разумеется, это может быть только что-то чрезвычайно важное! Нечто такое, что способно перевернуть все, что нам известно, все, что мы предполагаем касательно убийства Сезара Кристиани! Новый факт! Но какой? Какой-нибудь документ, обнаруженный среди бумаг? Какое-нибудь неожиданное открытие? Но какого рода? «Рюфьё», да-да, помню. Он говорил о поездке в Савойю, которую должен совершить. Так не в Савойе ли он что-то обнаружил?.. Поскольку здесь говорится: «… в свете открывшегося…» Похоже, именно он и открыл что-то новое. О господи! Наверное, это судьба! Это просто чудесно!

– Да, чудесно. Но ты только не заводись, голубушка. Вникни как следует в текст этой телеграммы. Ему видится возможным новое дознание. Это пока всего лишь надежда. Очевидно одно: по причине обнаружения некого до сих пор неизвестного факта перед ним открываются новые перспективы. Однако ничто не доказывает надежность его предположений. Сама подумай: вероятно, он послал эту телеграмму, как только перед ним забрезжил лучик надежды, – прежде чем хорошенько поразмыслил. Главным для него было предупредить тебя немедленно, так как ему известно о твоей скорой помолвке. Так что не забывай делать скидку на торопливость.

Глава 9

«Любовная клятва»

Как человек, сведущий во всякого рода вещах, Шарль относился к тем, кого нелегко удивить. Мы можем даже добавить, что в эти напряженные дни его воодушевляло лишь то, что могло приблизить его к Рите, до сих пор недоступной! Любое чудо, не имеющее отношения к его любви и не способное ей как-то помочь, представляло для него крайне ограниченный интерес.

Однако же в данный момент он был возбужден до предела: люминит действительно сразу же, с первой минуты, стал для него чудом из чудес! И все же он признавал, что эта экзальтация не достигла бы такого накала, не верь он смутно и втайне, что призрак Сезара Кристиани откроет ему секрет смерти старого корсара – и что эта смерть отнюдь не была делом рук Фабиуса Ортофьери.

Сам того не желая, в полной сумятице мыслей, он раз за разом прокручивал в голове эту криминальную историю, которая постоянно приводила его к следующему неопровержимому факту: «Фабиус ничего не признал. Он умер, отрицая свою вину!» Шарль забывал, что против предка Риты свидетельствовали самые серьезные улики.

С наступлением вечера в его рабочем кабинете постепенно стемнело, и он снова, как и утром, начал унывать, хандрить, а потом и вовсе предался необъяснимому глупому гневу, который обрушил на обнаруженное им чудо, великолепное, но бесполезное уже хотя бы в силу того, что оно не вносило ничего нового в дело Ортофьери. Это и понятно: его любовь требовала слишком многого от истории, и в этот сумеречный час казалось, что история не откроет своих секретов.

Молчаливый, односложно отвечая на смиренные и почтительные вопросы прислуживавшей ему Перонны, Шарль наскоро поужинал и вернулся в свою спальню.

Яркий огонь сверкал в камине, раскрашивая комнату мерцающими отблесками.

Он зажег две большие лампы и, не ощущая необходимости во сне, приступил к осмотру окружавших его предметов мебели и картин. Много старья, много воспоминаний. Некоторые вещицы, прежде не сильно его интересовавшие, в особенности привлекали его внимание.

Так, он обнаружил здесь часть гарнитура, который Сезар приобрел в Париже для меблировки своей квартиры на бульваре Тампль, как и часть предметов обстановки, перевезенных им туда из Силаза. После смерти Сезара его наследство было поделено между двумя ветвями рода. Сегодня половина того, что от него осталось, принадлежала кузине Друэ, урожденной Лебуляр; другой распоряжались Шарль и Коломба, но с согласия мужа их мать давно уже возвратила в Силаз большую часть этой мебели, которая, по ее словам, лишь захламляла бы ее жилище и которой было самое место в замке, где Сезар проживал на протяжении тринадцати лет.

К этой отправке мадам Кристиани присоединила целую кучу вещей, казавшихся ей неуместными в парижской квартире, в частности небольшую картину, довольно мрачную, хотя и весьма ценную, коей действительно не место в доме, который хочешь видеть веселым и радостным и в котором есть дети.

Эта картина – Шарль снял ее, чтобы рассмотреть под лампой, – являет собой нарисованный акварелью и доработанный гуашью интерьер кисти Лами, которому мы обязаны столькими бесценными свидетельствами эпохи правления Луи-Филиппа и, среди прочих, знаменитого покушения Фиески, воспроизведенного им во всех кровавых деталях.

Этот «интерьер» есть не что иное, как рабочий кабинет Сезара Кристиани на бульваре Тампль с трупом старого корсара, растянувшегося на полу в луже крови, с развороченной пулей грудью. На заднем плане – выходящее на бульвар открытое окно, за которым виднеются деревья и дома противоположной стороны улицы. По обе стороны от окна с занавесками синих и зеленых цветочных мотивов висят на щитах предметы, составляющие коллекцию оружия: секиры и сабли, пистолеты и кинжалы, вперемешку со стрелами дикарей. Правой стены не видно, но левая украшена портретами и морскими картами, набором курительных трубок, орденом Почетного легиона в рамке, небольшим рисунком под стеклом, неразличимым на картине Лами, но представляющим собой, как известно Шарлю, изображение каюты Сезара на борту «Финетты» (рисунок остался в Париже). Большая пастель, портрет Елены де Силаз, покойной супруги Сезара, также смотрит на нас с этой стены, оклеенной кремового цвета обоями с золотистыми пальметтами, какие были в моде в ранние годы Первой империи; над восхитительным, розового