абордажные вылазки, когда багры, кошки и дреки сцепляются с кораблем противника, словно отбивая зловещую барабанную дробь. Несколько ружейных выстрелов Сезара в лесу, конечно же, не подготовили туземцев к такой дьявольской какофонии, вызывающей ассоциации с громом, молнией и извержением вулкана.

Они решили, что им настал конец, и не нашли ничего лучшего, чем сбегать за Сезаром в его фантастическое подземелье.

Капитан тотчас же понял, что происходит. Он быстро утихомирил шумевших, приказал вернуть ему ружье, пороховницу и ягдташ и, дешево отделавшись, возвратился на «Финетту» со своими спасителями. Серьезной опасности ему удалось избежать, однако же его не покидала мысль о таинственной материи. Вернувшись на борт, он погрузился в глубокие размышления. От пребывания в подземелье, освещенном доисторическим светом, у него осталось восхитительное ощущение. И неудовлетворенное любопытство. Плюс уверенность, что тайна неизвестного острова сделает его богатым. Именно поэтому он не дал своим людям пройти за деревенскую ограду.

Именно поэтому на следующий день он вновь явился в деревню, чтобы повидать своих похитителей.

Явился один, без оружия, но с целой кучей вещиц, способных прельстить людей простых и наивных.

Он был принят со всеми почестями, коих заслуживало его миролюбие, и следующие несколько дней провел среди островитян, мало-помалу завоевывая их дружбу и входя к ним доверие.

Они позволяли ему бродить где угодно, справляться обо всем, с горем пополам объясняясь на их наречии.

Блоки «монт-тио» находились в их естественном состоянии на данном острове и соседних островках, на поверхности почвы, но главным образом – в самой земле. Существовали карьеры и копи, где их добывали. Это всегда были более или менее гладкие глыбы, шероховатые и неровные срезы которых имели слоистую структуру. Они походили на глинистый сланец, проще говоря – шифер. Но редко удавалось откопать такой блок или пластину «монт-тио», которые были бы «чистыми», сохраняли свой первозданный вид.

Конечно, поднимали и такие, на поверхности которых не было движущихся изображений. Но это отнюдь не означало, что они «чистые». Иногда через эти пластины какое-нибудь древнее изображение проходило незаметно, и осмотр среза это показывал, позволяя увидеть одну или несколько светящихся линий, движущихся то к одному краю, то к другому. То был свет, который в самых плотных субстанциях двигался очень, очень, очень медленно…

Каждый вечер капитан Кристиани возвращался на корабль с предметом, обернутым черной материей. Матросы, которые по его сигналу подходили за ним к берегу в шлюпке, насчитали двенадцать вечеров и двенадцать пакетов. Сезар унес также несколько нетронутых пластин, извлеченных ощупью в темноте из карьера, и несколько других, вырезанных из очень толстых (слишком объемистых, чтобы их можно было унести) блоков и воссоздававших волнующие картины из эры огромных ящеров, летучих ящериц и, чуть позднее, людей-обезьян, наших предков. Эти последние пластины – по тем панорамам, которые они показывали, по тем разрушениям, о которых свидетельствовали, – открывали любопытный факт. Сезар сначала не придал ему особого внимания, но спустя многие годы все же вспомнил о нем. Факт этот заключается в том, что в древние эпохи этот остров и окружающие его островки являлись частью обширной территории – возможно, какого-то материка, и мало-помалу этот материк исчез под водой, кусок за куском. После целой серии катаклизмов к 1814 году от него сохранились лишь разрозненные фрагменты, а именно – острова, которые и посетил капитан Кристиани, жалкие остатки архипелага, в свою очередь являвшегося лишь остатком чего-то.

На двенадцатый день Сезар приказал сниматься с якоря для отплытия к берегам Иль-де-Франс. Группа туземцев проводила его до пляжа. По мере того как «Финетта» все дальше и дальше уходила в море, они метали в воздух в знак прощания дротики, украшенные яркими лоскутами, чтобы их можно было разглядеть даже издали.

В этот вечер от горы поднялось черное облако, и в небо взвились столбы дыма.

Моряки «Финетты» пели, предвкушая скорое возвращение домой. Находились среди этих суровых людей и такие, кто выражал недовольство слишком долгой стоянкой, затягивавшейся без причины, по одной лишь прихоти капитана. Возмущение их росло оттого, что Кристиани запретил кому бы то ни было сходить на берег. Некоторые позволяли себе замечания, вредные для дисциплины. По приказу Сезара ослушников заковывали в кандалы или пороли. Вероятно, были среди этих возмутителей спокойствия и те горячие головы, имена которых Сезар часто приводил в своих «Воспоминаниях», описывая кампанию в Индийском море. Впрочем, настаивать на этом мы не будем, так как в «Воспоминаниях» не содержится ни единого упоминания об этих приключениях.

Помимо всего прочего, из секретной рукописи становится понятно, со сколь лихорадочным возбуждением Сезар Кристиани прикидывал, как с помощью оптического стекла можно сказочно разбогатеть. Он планировал найти этой субстанции практическое применение и не сомневался в том, что в Европе и Новом Свете ее образчики будут уходить по баснословной цене. Будучи человеком меркантильным, он полагал, что самое ценное свойство оптического стекла состоит отнюдь не в том, чтобы принести в век Наполеона свидетельства из века рептилий и ледниковой и каменной эпох. Он рассчитывал найти этой материи самое широкое применение: в разных жизненных обстоятельствах она могла служить доказательством, показывать, как именно происходило то или иное событие прошлого. И действительно, даже небольшой кусочек оптического стекла мог хранить в себе любую сцену очень долго, и, чтобы найти ожившее изображение интересующей вас сцены, вам оставалось лишь пролистать пластину, словно блок жестких, негнущихся листков, осторожно продвигаясь внутрь этой необычайной слюды.

Но когда мы говорим «необычайной», нужно отчетливо понимать, что при этом мы ставим себя на место Сезара и приводим здесь его собственное выражение; так как, по мнению наших современников, привыкших к чудесам фотографии и кинематографии, оптическое стекло в конечном счете представляет собой некий естественный кинематограф, который остается для нас крайне любопытным, но уже не повергает в ступор, как некогда Сезара.

«Финетта» находилась в открытом море уже два года. Существовала договоренность, что в этом году ее капитан вернется в Сен-Мало и проведет во Франции столько времени, сколько потребуется для устройства своих дел. Сезар не счел нужным менять планы. Ему повезло: это продолжительное плавание прошло без сколь-либо значительных инцидентов. Его задумка относительно оптического стекла состояла в том, чтобы вернуться на остров в следующем году с отборным экипажем и несколькими надежными компаньонами и тайно погрузить на корабль большое количество этого бесценного товара.

До тех пор он решил хранить все в тайне.

Со дня восшествия императора на престол Сезар захватил столько судов, что мог считать себя вполне обеспеченным человеком. Он урегулировал все вопросы с банкирами и нотариусами, обратил свою долю добычи в ренты и недвижимость, провел несколько недель