И вскоре моряки Императора увидели, как постепенно исчезает во мраке склонившийся силуэт большого фрегата, на борту которого, как без труда разглядел в свою подзорную трубу Сезар, канониры уже убирали приготовленные к бою орудия. Погоня, однако, еще не была завершена: не желая отказываться от преследования, враг из последних сил цеплялся за свою добычу, надеясь, что какая-нибудь морская фортуна отдаст «Финетту» в его власть. И фактически вследствие крайних мер, которые неприятель, судя по всему, тоже принял, с восходом солнца стало очевидно, что ожесточенный вражеский фрегат все еще не отчаялся настичь «Финетту», хотя расстояние между ними и увеличилось.

И все же столь упорное рвение не устояло перед опытностью Сезара и любовью капитана корсаров к свободе.

Вечером, после двадцати четырех часов изнурительной гонки, палубу «Финетты» огласило могучее «ура!»: на горизонте казавшийся совсем крошечным издали английский фрегат становился на новый курс. Когда он разворачивался, было видно, как сверкают стволы его пушек.

Лишь тот, кто плохо знал Сезара, мог бы решить, что капитан сейчас же перестанет поддерживать скорость. Он ее не сбросил, более того: изменил курс, чтобы обмануть неприятеля, вздумай тот вернуться. Так, уходя на восток, он все больше удалялся от берега, углубляясь в водную пустыню. Утром, обдумывая свое злоключение и оплакивая потерю всей питьевой воды, которую он вынужден был слить, Сезар определил местоположение судна, и лицо его омрачилось.

Здесь мы должны отметить, что нигде в своем рассказе, пусть и секретном, капитан Сезар Кристиани не указал ту точку, в которой он находился на рассвете 30 мая 1814 года. К тому же нужно уточнить, что в его «Воспоминаниях», уже не секретных, случай с английским фрегатом упомянут лишь вскользь и не представляет никакого интереса.

Это пересечение некого меридиана и некой параллели осталось для нас неизвестным, а ведь точные координаты могли бы послужить точкой отсчета для последующих исследований. Хотя остается вероятность, что Сезар позднее усомнился в том, что надлежащим образом настроил свой секстант, мы полагаем, что до самой смерти он сохранял надежду остаться единственным повелителем света.

Но вернемся к тому моменту, когда он безрадостно размышлял о том, как же быть ему, очутившемуся на краю света, под палящим солнцем, с сотней с лишним парней всех оттенков кожи, которые хотя и были большими любителями кофе, рома и бишопа, но уже через неделю громко потребуют обычной воды, – при том что питьевой воды на судне оставалось в обрез, а тут, как назло, начал стихать и ветер.

Между тем на горизонте возник остров, да так кстати, что Сезар спросил себя: уж не грезит ли он, а быть может, грезит и впередсмотрящий, который и прокричал, что видит сушу.

Этот остров, однако, вовсе не был миражом, порожденным желанием, и хотя имеющиеся на борту карты о нем не упоминали, он был прямо перед ними – зеленый, гористый, в окружении полудюжины островков поменьше, тоже радующих глаз. Общая их протяженность едва ли была равна одной сотой протяженности Корсики, но вид не менее приятен, чем вид спасительной гавани; и Сезар, вдыхая славный запах земли и листвы, уже повеявший с островов, глядя на чаек и лысух, уже носящихся с писком вокруг его рангоутов, возблагодарил небеса за то, что направили его к этому небольшому вулканическому архипелагу.

В его вулканическом происхождении не было ни малейших сомнений. Пока «Финетта» приближалась к суше, капитан в подзорную трубу разглядел магматическую породу гор и многочисленные столбы дыма, которые он сначала принял за признаки поселений. То были всего лишь вулканические газы, вырывающиеся из скалистых расщелин. Но остров тем не менее был обитаемым. Вдалеке, даже не догадываясь, что за ними следят в зрительную трубу, туземцы наблюдали за приближением «Финетты».

Они исчезли как по волшебству, когда судно зашло в гостеприимную бухту и бросило якорь в чистый песок на глубине в девять саженей.

Сезар тотчас же отправил на берег полтора десятка матросов для пополнения запасов воды и древесины. Сам он запрыгнул в шлюпку, захватив охотничье ружье и ягдташ.

Безжалостно палило солнце. На ослепляющем небе не было ни тучки. Пляж, на который они высадились, выглядел пустынным. Небольшой вооруженный отряд двинулся вдоль впадавшего в море ручья; вблизи его источника вода обещала быть самой чистой.

Этот ручей вытекал из леса, в который они и углубились. Вскоре было найдено место, благоприятное как для забора воды, так и для рубки леса. Распорядившись приступать к работе, Сезар оставил за главного одного из младших офицеров, а сам, движимый инстинктом охотника, решил немного прогуляться.

«Нет ничего более прекрасного, – сказал он себе, – чем этот восхитительный лес, где солнечные лучи пробиваются сквозь листья самой разной формы, играют среди огромных и прелестных цветов, в то время как тысячи певчих птиц носятся туда и сюда, щеголяя своим роскошным оперением».

Он убил несколько пернатых, стараясь отдаляться от рубщиков леса ровно настолько, чтобы в любой момент слышать звуки ударов их топоров. Но эти шумы и производимые им выстрелы привлекли к данному уголку леса кучку островитян. И не успел Сезар навести ружье на ветку с очередной разноцветной птичкой, как его схватили, связали, сунули в рот кляп и унесли на плечах небольшие желтые человечки, передвигавшиеся на удивление быстро.

Это были какие-то яванцы, отнюдь не дикари, хотя и крайне примитивные. Стройные, изящно мускулистые, они прикрывали срамные места скрученной повязкой темно-синего цвета. Вскоре Сезар познакомился и с их жилищами, основная особенность которых заключалась в том, что они были наполовину подземными. Это были довольно живописные соломенные хижины, сообщавшиеся с «залами прохлады», вырытыми под землей.

В одно из таких подземелий и предложили спуститься Сезару. Туземцы обращались с ним с обходительностью и даже с учтивостью. Освобожденный от кляпа и пут, он уже без опаски ступил на указанную ему лестницу, уходившую вниз прямо из большого и чистого зала просторного дома, сооруженного из соломы и бамбука. Прежде чем войти в эту хрупкую постройку, Сезар успел заметить, что деревня расположена на прогалине, у подошвы главной горы.

Когда он спустился по лестнице, его ввели, но без какой-либо грубости, в своего рода пещеру, которая – к его изумлению – была очень хорошо освещена.

Позади него закрылась дверь или, скорее, решетка. Его оставили одного. Он сделал несколько шагов к центру своей тюрьмы, уже сомневаясь в том, что попал в настоящую тюрьму, – в нескольких местах его «камеры» имелись отверстия, через которые можно было разглядеть зеленеющие склоны гор.

Однако тотчас же один необъяснимый факт вызвал внезапное замешательство, к которому, учитывая обстоятельства, примешивались тревога