Рита, вытянув руку, прикоснулась к руке Женевьевы, которая, как ни в чем не бывало, продолжала вышивать.

– Люк, вы спрашивали, должны ли вы поговорить с моими родителями сегодня или позднее, не так ли? Надеюсь, дело только в этом? А то вы так вдруг всполошились!..

– Да нет, все в порядке…

Ситуация на корте напротив них изменилась. Игроки, закончив поединок, смешались с другими теннисистами, хлынувшими на огражденную площадку. Зрители пришли в движение.

– Выиграл Симпсон, – сказал Люк де Сертей. – Эй, Симпсон! Во сколько наш матч?

– Я готов хоть сейчас, – ответил американец.

– Идет!

Люк поднялся на ноги и, смеясь, сказал девушке:

– Есть все шансы, что этот матч станет самым непродолжительным в моей карьере.

– О!.. – уклончиво начала Рита.

– Ну же! – настаивал Люк, поглаживая ручку ракетки. – Скажите «да» сейчас же. Это поможет мне победить.

Рита смотрела на него с сомнением. Но в тот момент, когда, быть может, она уже была готова произнести ожидаемое слово, некое внезапное, поразительное, непостижимое ощущение запечатало ее уста.

Пожатием неожиданным и коротким рука Женевьевы Летурнёр сделала ей предостережение – тайное, но решительное.

Все прошло незамеченным. Внешне руки подруг даже не дрогнули. Их лица оставались невозмутимыми.

– После матча! – подтвердила Рита. – Что сказано – то сказано. Ступайте; думаю, Симпсон вас уже заждался.

Пару секунд он еще стоял перед ней, глядя на нее пристально, вращая ракетку и так и этак.

Подошли две очаровательные девушки.

– Собираемся посмотреть, как вы разделаете его под орех, – заявила одна из них. Затем, обращаясь к Женевьеве, добавила: – Вы не против, мадам, если мы тоже здесь присядем? Если вы чуть подвинетесь…

– Ну конечно!

Женевьева и Рита передвинулись на край скамьи.

– До скорого, – сказал Люк.

Он удалился. Зрителей прибавилось. Все сиденья оказались занятыми. Многим пришлось стоять или усесться на землю.

Рита поедала Женевьеву крайне заинтригованным взглядом. Но их соседки, с которыми они были знакомы, завели разговор на общие темы, к коему им пришлось присоединиться. О том, чтобы уйти, не могло быть и речи. Младшая Ортофьери сгорала от нетерпения. Что же такого хотела сообщить ей Женевьева? Почему подруга призвала ее к молчанию? А теперь сидит и молчит! Нет, это невыносимо! Как бы узнать еще до завершения матча? Матча, который необходимо досмотреть до конца!

Женевьева тем временем продолжала вышивать. Разговаривая, время от времени поднимая глаза на Люка и Симпсона, которые бесновались в своей клетке, подпрыгивая и делая пируэты, она не переставала, однако же, водить иглой туда и сюда. Но вот довольно неожиданно она промолвила:

– На сегодня достаточно.

И она открыла свою огромную сумку, чтобы положить туда скатерку.

– Как! Ты даже не сделаешь мне комплимента? – сказала она. – А по-моему, получилось очень мило. Что скажешь об этих цветочках?

Она сунула под нос Рите салфетку, украшенную оранжевыми венчиками и сиреневой листвой.

– Она просто восхитительна, – признала Рита…

…И словно потеряла дар речи, ошеломленная увиденным.

Наскоро, в несколько стежков, Женевьева нанесла вокруг одного из цветков пять букв: ШАРЛЬ. Это имя, венчавшее чудесный цветок причудливой и чисто декоративной арабеской, вспыхнуло для Риты яркими лучами солнца.

– Браво! Браво! – вскричала одна из девушек, потому что Люк де Сертей только что искусным ударом слева взял трудный мяч.

Рита не сводила с Женевьевы непомерно округлившихся глаз. Та же небрежным жестом запихнула салфетку в сумку и заметила:

– Господи! Чего только у меня здесь нет! Это невозможно! Ты только взгляни на этот беспорядок!

Она держала свою знаменитую сумку широко открытой рядом с Ритой. Потом будто невзначай опустила туда руку, и эта утонченная, украшенная перстнями, идеально женственная рука на десятую долю секунды помахала в темных глубинах просторного кармашка голубым прямоугольником телеграммы. Затем (так падает занавес в конце акта) покрытая цветными узорами материя драгоценного вместилища закрылась под щелчок фермуара. Раздались аплодисменты: Люк де Сертей мастерски подрезал мяч, который его соперник, отчаянно устремившись к своей задней линии, достать не сумел.

– Гейм! – объявил судья.

– Два—ноль, – сказала Женевьеве соседка.

Люк, приготовившись подавать, метнул быстрый взгляд на скамейку. Элегантный, подвижный, ловкий, он являл собой в бесподобном свете ясного дня образец красавца-мужчины. Его белый силуэт радовал глаз, расстояние скрывало то, что могло иногда не понравиться в его облике: не слишком выразительные черты, короткий и приплюснутый нос, бегающий взгляд.

Притихшая, превратившаяся в статую, Рита больше ничего не видела. Тщетно она прокручивала в голове все вообразимые возможности: объяснение ускользало от нее жестоко и восхитительно. Но Шарль Кристиани то и дело возвращался на сцену. Случившееся потрясло Риту настолько, что она начисто забыла о своих недавних намерениях. Это было упоительно, безумно, божественно! И эта восхитительная волна радости уносила все ее лихорадочные догадки.

Финал закончился в рекордно короткое время. Симпсон не взял ни единого гейма. Никогда еще Люк де Сертей не играл столь блестяще. У него получалось все. Однако же он был очень далек от того, чтобы полагать, что его удача сводится к старой пословице: «Несчастному в любви…»

Вот почему к Рите он вернулся с самой самодовольной улыбкой в мире.

– Мои поздравления! – проговорила она.

Он поклонился с улыбкой:

– Поздравления – это очень хорошо. Но… каков будет ответ?

– Не сейчас, – только и сказала Рита.

От этих слов рот его открылся, руки опустились; он явно смутился, пусть и всего на мгновение, и потерял значительную часть своей элегантности.

– О! – укоризненно произнес он. – Но мы ведь…

– Терпение! – мягко посоветовала она.

– Да уж! – обронил он. – Узнаю настоящую женщину!

– Не сердитесь. Говорю же: терпение!

– Ага! – процедил Люк, разъяренный и ошеломленный.

Но тотчас же обуздал себя:

– Всегда преклоняюсь перед вашими желаниями.

– С улыбкой? – лукаво спросила она.

– Разумеется, с улыбкой.

И он сумел придать себе вид столь смиренный и трогательный, что Рита без всякой задней мысли даже посочувствовала его разочарованию.

В комнату мадам Летурнёр Рита вошла сразу же за хозяйкой.

– Но что все-таки происходит? – нетерпеливо спросила она. – Кто тебе прислал эту телеграмму?

– Он сам, глупышка! – протянула Женевьева своим томным и напевным голоском.

В глубине души она была даже рада. Ситуация снова принимала романтический оборот, что не может не нравиться большинству женщин. К тому же телеграмма Шарля наводила ее на мысль, что конец этого приключения, вероятно, будет соответствовать всем правилам, принятым в обществе, и самым сокровенным желаниям ее голубушки Риты. Потому она находила вполне оправданным и даже похвальным служить амурам, которых она до сих пор порицала; тем более что, разведясь в самом расцвете лет, она подсознательно испытывала странную потребность, которую, впрочем, ощущают почти все, – желать другому тех же терзаний, что выпали