Это заставило двух американцев порыться в своей памяти на предмет возможных словесных нескромностей компрометирующего характера, то есть помимо выражения насмешек над слабыми умственными способностями охранника и официанта.

Да, в этой «стране трюков» нужно было проявить смекалку. С другой стороны, можно было слишком остро отреагировать и приписать нежеланию чиновника использовать английский язык какой-то зловещий мотив, когда на самом деле он, возможно, просто хотел избежать проявления слабости, используя английский с акцентом, безграмотный, даже непонятный — возможно, даже вопя как школьник. Боло уже достаточно поработали против них за столом международных переговоров, чтобы не выглядеть дураками.

Мужчины из АРА всегда были начеку в поисках едва заметных признаков понимания: преждевременного кивка головы, плохо сдерживаемой улыбки, прежде чем переводчик уловит суть. Эйдук подвергался такого рода проверке. Он всегда пользовался услугами переводчика, хотя один сотрудник АРА по оказанию помощи утверждал, что он «довольно бегло говорил по-английски». Доказательство его предполагаемых способностей появилось случайно, когда тот же американец сопровождал его в Петроград в феврале 1922 года. Говорят, что без переводчика он довольно хорошо говорил по-английски. Естественно, эта история распространилась по всей миссии, и лингвистические способности Эйдука — а значит, и его талант к обману — стали поистине легендарными. Как только его секрет был раскрыт, американцев из Москвы забавляло наблюдать за ним во время ежедневной конференции АРА, по словам Эллингстона, «всегда неуязвимым для волнений дискуссии, как скала на взбаламученном пляже, переводящим взгляд с американского оратора на переводчика и обратно».

Каким бы ни было фактическое владение английским языком Эйдуком, когда он стал главным полномочным представителем в октябре 1921 года, можно с уверенностью предположить, что он, по крайней мере, улучшил понимание на слух за время своего пребывания в АРА. И его словарный запас, должно быть, был приправлен множеством красочных ругательств, которые полковник Хаскелл когда-то использовал, чтобы вдохновить свой Боевой ирландский полк во время войны с Мексикой.

Хотя знакомство американского персонала с другими европейскими языками, некоторые из которых славянские, дало им психологический толчок, когда дело дошло до русского, им пришлось нелегко. Джозеф Дрисколл написал: «Средний американец не является лингвистическим чудом, и работники АРА сочли этот язык трудным испытанием». Ряд сотрудников гуманитарной помощи взялись изучать русский язык с частными репетиторами, хотя их собственные свидетельства указывают на то, что они, возможно, добились большего прогресса со своими молодыми инструкторами-женщинами, чем со склонением русских существительных. В любом случае, как это обычно бывает, большая часть фактического обучения проходила в течение рабочего дня.

Чайлдс серьезно относился к изучению русского языка. Похоже, он приложил немало усилий, чтобы развить некоторые базовые навыки говорения и понимания. Он осознал важность знания иностранного языка несколькими годами ранее, будучи студентом магистратуры в Гарварде. Это было его первое знакомство с английским языком жителей Новой Англии. «Вначале я чувствовал себя в значительной степени аутсайдером. Когда я зашел в магазин, чтобы совершить покупку, мне было трудно объясниться. Поначалу одиночество было почти невыносимым».

Во время еды в столовой Мемориального зала его одноклассники с большим удовольствием подчеркивали его вирджинский акцент. Похоже, это продолжалось некоторое время, пока его не спас маловероятный спаситель: Т. В. Сун, брат мадам Сунь Ятсен и будущий министр финансов в правительстве Сун. По воспоминаниям Чайлдса, «услышав, как жители Новой Англии более или менее регулярно травят меня за мой акцент, он, ко всеобщему изумлению, разразился протестующим восклицанием: «Перестаньте придираться к Чайлдсу».

Общая реакция была такова, что это не его дело, поскольку это был роман между студентами из двух традиционно антагонистических частей страны.

«О, но это мое дело», — запротестовал Сун. «Мой отец учился в Университете Вандербильта и стал сторонником юга, и он научил меня быть им».

Все были ошарашены; после этого меня оставили в относительном покое.

Кириллический алфавит представлял собой задачу, не совсем новую для вирджинца, который в 1918 году, будучи офицером военной разведки в штаб-квартире Шомон, разгадал два ключевых немецких шифра — и это несмотря на то, что он был новичком в криптографии и что его незнание немецкого было почти полным, «за исключением инстинктивного понимания его механики, которое криптограф приобретает в результате такого тесного ежедневного контакта с ним, как у меня».

В любом случае, Чайлдс, похоже, освоил кириллицу без особых трудностей, и его уверенность возросла. В январе 1922 года он отправил своей матери отчет о проделанной работе: «Теперь я могу читать, хотя не всегда понимаю, что читаю, и я могу говорить на каком-то голубином русском, который, однако, кажется, улучшается день ото дня».

В апреле он пишет, что собирается отправиться в инспекционную поездку без Симсона, своего переводчика, но уверен, что справится. В конце путешествия он сообщает, что все прошло просто отлично, хотя наверняка знали только русские и татары, с которыми он столкнулся по пути. Чайлдс совершил это путешествие в компании Скворцова, который, должно быть, хоть немного владел английским, раз эти двое так легко подружились. Это не точно, но, похоже, имеет смысл, что может означать, что ко времени перевода Скворцова в Екатеринослав его английский был сдобрен вирджинским акцентом. Если это и так, то этого было недостаточно, чтобы облегчить взаимопонимание между ним и Барринджером, уроженцем Шарлотсвилля.

Симбирскому району повезло, что в Сомервилле есть русскоговорящий американец. Это позволило ему вести дела АРА на русском языке и самостоятельно выезжать в инспекционные поездки, освободив переводчика для другого американца. «Мне кажется огромным преимуществом не зависеть от милости переводчика, поскольку даже самые способные переводчики, которые у нас есть, иногда допускают важные ошибки и чаще всего используют собственную голову, чтобы искажать язык».

Во время своих поездок по округу Сомервилл заметил, что, если местные сотрудники АРА в России хотели сообщить что-то деликатного или конфиденциального характера, они были гораздо менее склонны делать это через третью сторону. «Разговаривая напрямую с американцем, русский почти всегда будет свободно говорить о вопросах, для которых его рот закрыт, если ему придется говорить через другого русского».

В Самаре говорили, что Рональд Аллен, которого позже повысили до районного инспектора, довольно хорошо говорил по-русски, хотя проверить это по документации АРА или выяснить, как он приобрел этот навык, невозможно. Судя по письму, которое он написал в марте 1922 года, какими бы ни были его способности к русскому языку, он овладел им только после прибытия в Советскую Россию пятью месяцами ранее.

Документально подтверждено, что он немного пел с Гарвардским хором. Это упоминание любезно предоставлено Дадли Хейлом, выпускником 1914 года, который также был приписан к Самарскому округу. Хейл написал о своем однокласснике, что тот «очень хорошо владеет иностранными языками: французским, немецким и русским». Своим французским языком