Шрифт:
Закладка:
Алекс подписал письмо своим именем в качестве свидетеля.
Счастливого конца с Алексом, живущим в комфорте и безопасности семьи Блэнди в Вирджинии, не будет. Узнав о состоянии здоровья Алекса и бремени, финансовом и ином, которое это возложит на миссис Блэнди, руководители АРА в Нью-Йорке отговорили ее от выполнения последней воли ее сына. Может показаться бессердечным не вытащить Алекса под тем или иным предлогом, но сам Белл был против этого, а Белл тоже был человеком с большим сердцем. Оказывается, что его беспокоило нечто большее, чем слабое здоровье Алекса. Алекса подозревали в нелояльности к АРА, конфиденциально написал Белл в Нью-Йорк в феврале 1923 года; в частности, в утечке «частной информации» из офиса и резиденции, хотя неясно, кому именно.
Тем временем выяснилось, что брат Алекса также вернулся в Россию и работал в АРА в Саратове. Мальчики воссоединились в Уфе, а оттуда отправились к дяде в Ташкент. Единственный источник информации о судьбе Алекса после миссии — другой молодой «переводчик» АРА, Алексис Лаптефф, мальчик подросткового возраста, который немного говорил по-английски, что позволяло ему выполнять случайную работу для американцев. По словам Лаптева, после многих безуспешных попыток получить разрешение братья пытались нелегально пересечь границу либо Китая, либо Персии. При этой попытке Джон был застрелен. Судьба Алекса неизвестна.
Лаптеву повезло больше. После ухода АРА он перебрался в Москву в надежде эмигрировать в Детройт, где у него был двоюродный брат. Прошло несколько лет, но его паспорт был получен. Он продал свою новенькую пишущую машинку Underwood, подарок от Bell, за 175,00 долларов и на вырученные деньги купил билет из Москвы на Кубу, затем отправился в Детройт, где поступил на работу в отдел дизайна General Motors.
В 1930-х годах в нью-йоркской русской чайной, у кассы, Лаптев столкнулся с Элперином, который теперь носил фамилию Перри и работал в американской компании по импорту из Швеции. Он вспомнил об этой встрече в телефонном разговоре из Флашинга, штат Нью-Йорк, в феврале 1991 года, который он попросил вести на русском языке.
В Уфе переводчики АРА столкнулись с дополнительной проблемой. Помимо русских и немцев, там также проживало большое количество башкир, которые говорили по-русски как на втором языке. Это, вероятно, усложнило задание Келли в башкирском городе Аргаяш, который он описывает как «простую деревню из сотни или около того деревянных хижин, расположенных рядом с железнодорожными путями на этой непроходимой равнине». Алекс был с нами, но работа по переводу перешла к человеку по имени Тоссман, «моему «жидовскому» переводчику».
Главные люди города собрались в офисе инспектора АРА, чтобы встретиться со мной, первым американцем, которого они когда-либо видели. Последовала бесконечная перепалка, в ходе которой выяснилось, что между нашим русским инспектором и башкирскими комитетами, с которыми ему приходится работать, существуют значительные трения. Наша работа продвигается медленно. На сегодняшний день открыто всего около 26 кухонь, рассчитанных на питание 2200 детей, хотя в наличии имеется еда на 5000 человек, а кантоны выделяют 10 500. Мое положение деликатное. Малейшее мое предположение было законным, мое незнание местных условий полным, а мои средства понимания или общения с ними, о, такими слабыми! Вы можете себе представить, какое это должно быть нервное напряжение — иметь дело так непосредственно с вопросами жизни и смерти через посредство любого переводчика, не говоря уже о еврейском портном, который плохо владеет русским и английским языками. Насколько я мог, я попытался разобраться в ситуации и произнес речь, частично примирительную, частично угрожающую. Бог знает, как это звучало, когда это было переведено на русский!
В противном случае Келли была бы в полном неведении относительно достоверности перевода, если бы не присутствие Алекса, которое обеспечивало, по крайней мере, некоторую степень контроля качества. Если бы русский перевод Тоссмана был серьезно неточен, Алекс был бы там, чтобы предупредить Келли.
В большинстве случаев у сотрудника АРА не было надежного способа определить качество перевода. Для фермера Мерфи эта реальность осветилась в мгновение ока. Он стоял на платформе железнодорожной станции в поволжском городке со своим переводчиком, «молодым евреем», которого он описывает как «всегда любезного», когда заметил нескольких крестьянских женщин в дубленках с младенцами на руках и отчаянным выражением в глазах. Он попросил своего спутника передать женщинам, что хотел бы купить им бутылочку молока для их малышей. «К моему удивлению, он не сделал ни малейшего движения, чтобы сделать это. Я снова подтолкнул его, и тогда он подошел к одной из них и пробормотал что-то, чего я не расслышал, но женщина не выказала никаких признаков понимания. Я спросил его, что сказала женщина, но он не ответил». Мерфи пошел вперед и купил им молока.
Затем выяснилось, что переводчик не говорит по-русски. Он родился в Лондоне в семье русских евреев, но никогда не был в России до революции. «Затем он поспешил туда, чтобы найти новый рай. Подобных случаев, как у него, тысячи».
Некомпетентность — не единственное, что могло лишить переводчика дара речи. Страх может иметь тот же эффект. Часто случалось, что переводчик отказывался переводить слова американца или точно передавать их значение, опасаясь навлечь на себя гнев должностного лица, которому они были адресованы. Как часто слова американца намеренно неправильно переводились или смягчались, по этой причине узнать невозможно, но это не могло быть чем-то необычным. Дрисколл подчеркнул проблему: «Иногда в ходе разговора или спора с местными властями возникала необходимость подчеркнуть какой-то момент, и всегда ему не хватало убедительности в интерпретации. Помимо реального невежества, переводчикам самим мешал страх, так что замечания, которые американцы хотели высказать во благо души собеседника, к которому обращались, были значительно смягчены переводчиками».
У переводчиков были веские причины быть осторожными. По мнению Дрисколла, «чиновников возмутила мысль о том, что русский указывает им на неприятный факт, хотя и понимал, что переводчик всего лишь выступает в качестве рупора американца».
Но не все были так осведомлены, как отметил Коулман: «Положение переводчика чрезвычайно шаткое, поскольку, выражая мысли американца, местные официальные лица считают их не нашими рупорами, а отдельными лицами, которые не позволяют властям поступать по своему усмотрению, как они поступают во всех случаях, за исключением операции АРА».
Что бы ни происходило в головах официальных лиц, их менталитет «убей посланника» мог помешать даже самому добросовестному переводчику. Уолтер Дюранти написал в своих мемуарах 1943 года «В поисках ключа»: «Я бы зашел так далеко, что сказал бы, что ценность и успех любого иностранца в
