ты чем-то плохи. Я хочу, чтобы ты знала, котенок, что секс – это часть брака, но не всегда. И не в нем заключается весь смысл брака, совсем не в нем. Твой муж всегда будет прекрасно к тебе относиться, я тебе обещаю. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Я подумала, что, наверное, понимаю, но потом подумала, что, может быть, я понимаю его не так, как он имеет в виду.

– Наверное, – сказала я, и он посмотрел на меня и кивнул.

Потом, когда дедушка пришел поцеловать меня на ночь, он сказал: “Твой муж всегда будет хорошо с тобой обращаться, котенок. В этом я нисколько не сомневаюсь”, – и я кивнула, хотя, мне кажется, на самом деле дедушка все-таки сомневался, потому что научил меня, что делать, если муж когда-нибудь начнет обращаться со мной плохо – хотя, как я уже говорила, этого ни разу не случилось.

Я думала обо всем этом, когда попрощалась с Дэвидом и наконец вернулась в квартиру. Муж пришел домой, как раз когда я заканчивала готовить ужин, снял охлаждающий костюм, накрыл на стол и налил нам обоим воды.

Я немного боялась снова увидеть мужа после нашей встречи на Площади, но было похоже, что этот ужин не должен ничем отличаться от любого другого. Я не знала, чем занимается муж по субботам, но обычно он уходил не на весь день. По утрам он отправлялся за продуктами, а по воскресеньям мы вместе занимались домашними делами: уборкой, а если была наша очередь, то и стиркой, а потом шли отрабатывать свои часы в общественном саду – правда, не одновременно, а по очереди.

На ужин были остатки тофу, которые я добавила в холодный суп, и пока мы ели, муж сказал, не поднимая головы:

– Я был рад встретить Дэвида.

– А, – сказала я. – Ага.

– Как вы с ним познакомились?

– На одном из представлений рассказчика. Он сел рядом со мной.

– Когда?

– Почти два месяца назад.

Он кивнул:

– Где он работает?

– На Ферме, – сказала я. – Занимается растениями.

Муж посмотрел на меня:

– Откуда он?

– Из Малой восьмерки, – сказала я. – Но раньше он жил в Пятой префектуре.

Муж вытер губы салфеткой и откинулся на спинку стула, глядя в потолок. Казалось, он хочет что-то сказать, но у него не выходит. Потом он спросил:

– И что вы с ним делаете вместе?

Я пожала плечами.

– Ходим слушать истории, – ответила я, хотя мы их не слушали по меньшей мере месяц. – Гуляем по Площади. Он рассказывает мне, как вырос в Пятой префектуре.

– А ты ему что рассказываешь?

– Ничего, – сказала я и вдруг поняла, что это правда. Мне нечего было рассказать – ни Дэвиду, ни мужу.

Муж вздохнул и провел ладонью по лбу – он всегда так делал, когда уставал.

– Кобра, – сказал он, – я хочу, чтобы ты была осторожна. Я рад, что у тебя есть друг, правда рад. Но ты… ты почти не знаешь этого человека. Я просто хочу, чтобы ты не теряла бдительности. – Он говорил ласково, как и всегда, но смотрел прямо на меня, и в конце концов я отвела взгляд. – Ты не думала, что он может оказаться правительственным агентом?

Я ничего не сказала. Во мне что-то закипало.

– Кобра? – мягко окликнул меня муж.

– Потому что никому бы не пришло в голову со мной дружить, ты это имеешь в виду?

Я никогда не повышала голос на мужа, никогда не сердилась на него, и теперь вид у него был потрясенный – он даже приоткрыл рот.

– Нет, – сказал он. – Я не это имел в виду. Я просто… – Он умолк и начал заново: – Я обещал твоему дедушке, что всегда буду заботиться о тебе.

Несколько секунд я сидела неподвижно. Потом встала, вышла из-за стола, пошла в спальню, закрыла дверь и легла на кровать. Наступила тишина, и я слышала, как отодвинулся стул моего мужа, как он начал мыть посуду, как играло радио, а потом он вошел в комнату, и я притворилась спящей. Я слышала, как он сел на свою кровать, и ждала, что он заговорит со мной. Но он не заговорил, и вскоре по его дыханию я поняла, что он уснул.

Естественно, мне приходило в голову, что Дэвид может быть осведомителем. Но если это так, то осведомитель из него был плохой, потому что те вели себя тихо и старались остаться незаметными, а он не был ни тихим, ни незаметным. Впрочем, думала я и о том, что это обманный ход: само его несоответствие этой роли повышало вероятность, что он как раз таки осведомитель. Но вот что любопытно: осведомители были настолько тихими и незаметными, что обычно люди догадывались, кто они, – пусть не сразу, но со временем. Было в них нечто особенное – дедушка называл это безжизненностью. Но в конце концов я решила, что главная причина, по которой Дэвид все-таки не может быть осведомителем, – это я сама. Кто мог бы заинтересоваться мной? Какие у меня были секреты? Все знали, кто мои дедушка и отец; все знали, что с ними случилось; все знали, за что их осудили, а в случае дедушки – как приговор был отменен, хотя и слишком поздно. Единственным неправильным поступком, который я совершила, была слежка за мужем, но вряд ли за такое преступление ко мне полагалось приставить осведомителя.

Но если Дэвид никак не мог быть осведомителем, тогда почему он проводил время со мной? Люди никогда не выражали желания со мной общаться. Когда я оправилась от болезни, дедушка стал водить меня на занятия со сверстниками. Родители сидели на специально предназначенных для них стульях, а дети играли. Но после нескольких таких занятий мы перестали туда ходить. В этом не было ничего страшного, потому что я всегда могла играть, разговаривать и проводить время с дедушкой – а потом это кончилось.

Я лежала в кровати, слушая дыхание мужа и думая о его словах, и гадала: вдруг я на самом деле не та, за кого себя принимаю? Я знала, что я скучная, что со мной неинтересно, что я часто не понимаю людей. Но может быть, я изменилась, даже не подозревая об этом. Может быть, я уже не та, кем себя считаю.

Я встала и пошла в ванную. Над раковиной висело маленькое зеркало, которое можно было наклонить, чтобы увидеть себя целиком. Я разделась,