Выяснилось, что городок Нерви был важной координатой в жизни Шолом-Алейхема. Осенью 1908 года, после того как Шолом-Алейхему поставили диагноз туберкулез легких, он переехал в Италию вместе с женой Ольгой и дочерьми. В то время Нерви считался идеальным местом для легочных больных. В период с 1908 по 1913 год писатель проводил холодные месяцы в Нерви, а остальную часть года – в «волшебных» горах Швейцарии и на курортах Шварцвальда в Германии.

Еврейская община в Генуе была небольшой и состояла почти целиком из сефардских евреев. В зимние месяцы Шолом-Алейхем жил в полной изоляции от идишской среды. Итальянцы же воспринимали писателя и его семью как «русских». Еврею в России и русскому за границей, вдалеке от дома, Шолом-Алейхему удавалось здесь плодотворно работать. Эти европейские годы были временем растущей славы, особенно среди русскоязычных писателей и читателей. «Хорошие» годы были прерваны началом Первой мировой войны; Шолом-Алейхем уехал в Соединенные Штаты, где умер в 1916 году.

Хотя Шолом-Алейхему была по душе атмосфера городка Нерви и лигурийские морские пейзажи, он довольно плохо переносил контраст между теплыми, солнечными днями и холодными ветреными ночами. В книге «Мой отец, Шолом-Алейхем» (1968) Мария Вайфе-Гольдберг вспоминала первую зиму в Нерви:

Ночи в Нерви были агонией, по причине того, что кашель не позволял ему спать. <…> На столике у постели лежала книга, которую клали туда каждый вечер, а рядом стоял стул для того, кто сидел с ним и читал, пока он не засыпал. Обычно это был сборник рассказов его любимого писателя Чехова в русском оригинале [Waife-Goldberg 1968: 247].

«Идишский Чехов»… Так Шолом-Алейхема называли в России, и он не мог не знать об этом сравнении. Шолом-Алейхем писал на чистейшем литературном русском языке и, так же как его младшие современники Давид Айзман (1869–1922) или Семен Юшкевич (1868–1927), мог бы стать видным еврейско-русским писателем, если бы ему не было суждено стать великим идишским. Он впитал многое из русской литературы, особенно Гоголя и Чехова. К тому времени, как Шолом-Алейхем обрел широкую читательскую аудиторию в России, Чехов, почти его одногодок, уже ушел из жизни. Он умер на немецком курорте в Шварцвальде, от того же легочного заболевания, которое позднее привело Шолом-Алейхема в Германию и Италию.

Живя в такой близости от места, где Шолом-Алейхем провел в общей сложности несколько лет, я невольно задумывался о судьбе писателей, покинувших Россию. Моя жена улетела обратно в Бостон, а я остался еще на две недели в Больяско. Мне предстояло отчасти перевести, а отчасти отредактировать «Autumn in Yalta: A Novel and Three Stories», второй сборник прозы Шраера-Петрова, изданный в США [Shrayer-Petrov 2006]. Дитя эмиграции и трансъязычия, я невольно пришел к выводу, что памятная доска, которую моя жена увидела во время прогулки по пассаджате в Нерви, была неким знаком судьбы, ключом к экзилическому пазлу. «Прозревший» ключ не «ломал», но открывал «замки» моей жизни – жизни сына, редактора и переводчика Давида Шраера-Петрова[47]. Этот ключ отпирал двери диалога еврейско-русских писателей с Чеховым, раскрывал тайны тех рассказов об изгнании, которые обретали свои окончательные англоязычные очертания под кончиками моих ударяющих по клавиатуре пальцев.

* * *

Двойное имя поэта, прозаика, драматурга, переводчика – и одновременно врача и ученого-медика – Давида Шраера-Петрова отражает существо его жизни в литературе. Шраер-Петров родился 28 января 1936 года в Ленинграде (Санкт-Петербурге) в еврейской семье. В середине 1920-х годов родители Шраера-Петрова (отец – инженер-автомеханик, мать – химик) переселились из бывшей черты оседлости в Ленинград. Происходя от литовских раввинов (по матери) и мельников Подолии (по отцу), в детстве и отрочестве он в доме бабки и деда со стороны отца слышал живую идишскую речь. После эвакуации в 1941 году из Ленинграда вместе с матерью будущий писатель провел три года в селе Сива в Пермской – тогда Молотовской – области на Урале. (Этим опытом пронизан написанный в Америке роман «Странный Даня Раев».) В 1944 году, после снятия блокады, он вернулся в родной город. Еще в послевоенные годы он обращается к вопросам, которые определят потом его судьбу: принадлежат ли евреи России? Неотвратима ли полная ассимиляция?

Поступив в медицинский институт в 1953 году, уже после того, как параноидально антисемитская механика «дела врачей» была остановлена смертью Сталина, Шраер-Петров к середине 1950-х годов заявил о себе как поэт и переводчик на ленинградской литературной сцене. Он был одним из основателей «промки» – теперь уже легендарного литературного объединения при Дворце культуры Промкооперации. В конце 1950-х – начале 1960-х годов Шраер-Петров участвовал в переводческих семинарах Татьяны Гнедич и Ефима Эткинда. По совету влиятельного Бориса Слуцкого молодой поэт взял псевдоним Давид Петров, образованный от имени своего отца (Пейсах – Петр)[48]. Этот традиционный ассимиляторский жест не облегчил судьбу стихов Давида Шраера-Петрова в СССР; публикация его первого поэтического сборника была остановлена в 1964 году в Ленинграде после процесса Иосифа Бродского, с которым Шраер-Петров был дружен в те годы. В советские годы он приобрел известность главным образом как переводчик, особенно литовских и югославских поэтов.

После окончания в 1959 году Первого медицинского института им. Павлова Шраер-Петров прослужил два года военным врачом в танковых войсках в Белоруссии. В 1964 году, через два года после женитьбы на москвичке – филологе и переводчице Эмилии Поляк (р. 1940), он окончил аспирантуру в ленинградском Институте туберкулеза и защитил кандидатскую диссертацию в 1966 году. Его кандидатская диссертация была посвящена влиянию стафилококковых инфекций на течение туберкулеза у белых мышей. (В 1960-е годы Василий Аксенов, с которым Шраер-Петров учился в мединституте, намекнул на него в образе Бориса, аспиранта в Институте туберкулеза, в рассказе «С утра до темноты».) Отголоски ранних научных исследований Шраера-Петрова прозвучат не только в рассказе «Осень в Ялте» (в медицинских экспериментах Самойловича), но и в более раннем рассказе «Мимозы на могилу бабушки» (1984), первый вариант которого был написан еще в России.

В 1964 году Шраер-Петров с женой переехали в Москву, где в 1967 году у них родился сын. С 1967 по 1978 год Шраер-Петров проработал научным сотрудником в московском Институте эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи. Осенью 1970 года, во время вспышки холеры Эль-Тор, Шраер-Петров в составе группы микробиологов и эпидемиологов был командирован в Ялту, где работал над предотвращением эпидемии. В 1975-м он защитил докторскую диссертацию в области микробиологии. В общей сложности Шраер-Петров