Изолированность от советского общества, соединенная с абсурдностью состояния еврея-писателя, одновременно отвергнутого Россией и прикованного к ней цепями отказничества, создала совершенно особые творческие условия:

…любой советский поэт, даже самый талантливый, всегда играл в такую игру, в которой чаша с ядом на одном столе соседствовала со сладостью придворной поэзии. <…> Поэтому бывали случаи, когда я писал слабые и не до конца, совсем искренние… стихи. Ведь в чем смысл поэзии, мне кажется, лирической? В том, что ты абсолютно с собой честен… И вот, если ты не оглядываешься ни на кого – а я ни на кого уже не оглядывался в отказе… Я писал, только оглядываясь на себя. <…> Да, мне все равно было[56].

Жизнь в отказе привела Шраера-Петрова к созданию новой жанровой формы, названной им «фантелла» (можно предложить расшифровку «фантастическая новелла»). В большом интервью, которое писатель дал в 2014 году в связи с выходом в свет книги «Dinner with Stalin and Other Stories» (текст интервью включен в этот сборник), Шраер-Петров рассказал о том, как в отказе у него сформировалось представление о сущности рассказа:

Рассказ как совершенно независимую единицу литературного жанра я осознал и понял только в состоянии полного отшельничества. Став отказником, я вдруг понял, что есть какой-то фокус, и надо этот фокус уловить в каждом случае и придумать рассказ. То есть внести какую-то магическую струнку, которая настроит рассказ на новый лад. Вот то, что есть у Чехова, что-то совершенно неповторимое… неповторимая вибрация чувства [Шраер, Шраер-Петров 2014].

Чеховский двойной камертон писателя-врача лежал на рабочем столе Шраера-Петрова в течение всех лет отказа. В романе «Доктор Левитин» Герберт Анатольевич говорит своей жене Татьяне о переменах, произошедших с ним со времени подачи документов на выезд: «Ты права, Танюша. Жизнь нашей семьи перешла в новую, неведомую еще, тяжелую фазу. Полоса самоанализа наступила теперь, когда нужно не анализировать, а действовать. Время уходит. Я превращаюсь в чеховского Ионыча» [Шраер-Петров 2014:153]. В день, когда Левитины получают первый отказ из ОВИРа, Герберт Анатольевич совершает пробежку по центру Москвы:

Впереди ждал его обычный маршрут, который он каждодневно вымеривал своими сухопарыми ногами. Он бежал. Иные приняли бы его бег за быстрый шаг, но это был неторопливый бег по Цветному бульвару до Трубной площади, скатывавшейся наперекрест другим бульварным кольцам. Потом Герберт Анатольевич достигал Пушкинской площади. Около кинотеатра «Россия» было пустынно. Он успевал прочитать афиши и поворачивал на улицу Чехова, стремясь к рассветному гудению аорты города – Садовому кольцу. И возвращался домой [Шраер-Петров 2014: 201–202].

С 1944 по 1993 год улица Малая Дмитровка, идущая от Пушкинской площади к Садовому кольцу, называлась улицей Чехова. Среди рассказов Шраера-Петрова, написанных в 1985–1987 годах, на пороге эмиграции, есть «собачий» рассказ «Рыжуха», повествователь которого «подмигивает» чеховской «Каштанке» (1887). Чеховские «вибрации чувства» также заметны в рассказе «Яблочный уксус», написанном в Москве и переделанном уже в Америке. В этом рассказе о необъяснимом женском бесплодии главная героиня, Сашенька, переживает кратковременную связь с неким доктором Пеховым:

Сашенька стала бывать у Ксёндзовых часто. Люська, человек общительный и добрый, желающий сделать добро простыми русскими бесхитростными способами, стала знакомить Сашеньку с приятелями Васи. Их было последовательно три или четыре. Скульптор Абкин – могучий заросший кудрявыми чёрными волосами красноротый весельчак и выпивоха. С ним Сашенька провела около двух месяцев. Дизайнер Алик с автозавода – худощавый жилистый молчун, с которым Сашенька ездила отдыхать на Селигер. Доктор Пехов из поликлиники Худфонда, которого вся наша компания, конечно же, звала доктор Чехов. Доктор Пехов объявил, что уезжает в командировку, а на самом деле скрывался у Сашеньки дома целую неделю. И, наконец, Курт Шнайдер – график из Восточной Германии, который приехал рисовать Москву и немедленно влюбился в Сашеньку Бродскую [Шраер-Петров 2005: 186].

Чехов будет вдохновлять Шраера-Петрова и в эмиграции именно как образец поэтического совершенства прозы. К примеру, в новелле «За оградой зоопарка», написанной в 1987–2007 годах и посвященной Эмилии (Миле) Шраер, Шраер-Петров возвращается к середине 1960-х годов, когда он, молодой литератор и ученый-медик, входил в московскую жизнь после переезда из Ленинграда. Некоторые детали указывают на еврейство главного героя, доктора Бориса Эрастовича Гарина, которого его создатель наделил именем, нагруженным багажом культурных ассоциаций. Писатель Николай Гарин-Михайловский (1852–1906) вошел в русскую литературу тетралогией автобиографических романов «Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры». Эраст Гарин (1902–1980) был известным советским актером театра и кино, режиссером и сценаристом, и среди его фильмов – снятая в Тбилиси в 1944-м году комедия «Свадьба» по Чехову, в которой играла Фаина Раневская. Фамилия Гарин также отсылает к герою научно-фантастического романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» (1927). Но список литературнокультурных аллюзий был бы неполон без упоминания о том, что дух Чехова витает над рассказом Шраера-Петрова. Назовем четыре примера оммажа Чехову в новелле «За оградой зоопарка». Сама фамилия доктора Гарина анаграмматически указывает на доктора Рагина из «Палаты № 6» (1892) – пожалуй, самого эмблематичного рассказа Чехова о медицине и психиатрии. Наташа Альтман, смертельно больная пациентка доктора Гарина, лежит в палате № 7 Филатовской детской больницы (где сам Шраер-Петров работал после переезда в Москву в 1965 году); счастливый номер намекает на чеховский рассказ и будто предвещает чудесное выздоровление Наташи. Более того, Гуровы, друзья Гариных в рассказе, неизменно наводят на мысль о герое рассказа «Дама с собачкой» (1899). Наконец, доктор Гарин с семьей проживает в Москве на улице Чехова, и это еще одно свидетельство чеховских «знаков и символов» у Шраера-Петрова.

Давид Шраер-Петров провел более восьми лет в отказе. Разрешение на выезд было наконец получено в апреле 1987 года, когда шлюзы еврейской эмиграции только начинали приоткрываться. После затянувшегося расставания прощание было коротким. Писатель и его семья покинули СССР 7 июня 1987 года. После лета, проведенного в Австрии и Италии, они 26 августа того же года приземлились в США. Город Провиденс, столица самого маленького американского штата, стал новым домом писателя. Размеренная и внешне несобытийная жизнь в Новой Англии позволила Шраеру-Петрову по-иному взглянуть на опыт своего советского – русского и еврейского – прошлого. За годы эмиграции вышло множество ранее не опубликованных и новых произведений, среди которых десять поэтических сборников, десять романов, пьесы и более пятидесяти рассказов. Первые двадцать из своих почти тридцати пяти американских иммигрантских лет Шраер-Петров продолжал одновременно заниматься литературной и научно-исследовательской