Магазин закрывался в восемь. В моем распоряжении оставалось ровно двадцать минут. Неудивительно, что я очень спешила, а поэтому то и дело сталкивалась с встречными прохожими. Должно быть, у меня был такой озабоченный и расстроенный вид, что мне никто не пытался даже сделать замечание. И только один высокий старик с палкой в руке, когда я уперлась головой в его грудь, заметил недовольно: «Ошалела девчонка». А другой, шедший рядом, успокоил его: «Весна, Митрич, весна».

А весна, действительно, в этом году была хороша: упряма, настойчива. В марте уже так припекало солнце, что снег убывал прямо на виду. Но к вечеру все-таки подмораживало. Застывали лужи около тротуаров, а у стен домов, где капало с крыш, появились блестящие кружочки, похожие на большие серебряные монетки.

На одном из таких кружочков я поскользнулась и упала. Вгорячах попыталась сразу же встать, но не смогла: почувствовала острую боль в колене. Вот тут-то и подошел ко мне он, помог подняться и, держа меня под руку, участливо спросил:

— Очень больно?

— Нет, — ответила я, хотя мне было и больно, и смешно. Бывает же такая смешная боль.

— Идти можете? Скорую помощь не нужно?

— Могу, не нужно, — ответила я, взглянув на него.

Он был в сером пальто с таким же серым широким ремнем, на голове серая кепка с коричневыми веснушками, высокий и, кажется, симпатичный.

— Одни вы идти, вероятно, не в состоянии, — сказал мне молодой человек. — Я вас провожу. В вашем положении отказываться бессмысленно. Итак, идемте.

Он не отпускал мою руку. Я опять взглянула на него, и мы пошли.

— В которой стороне вы живете? — спросил он.

— Я иду в магазин, — ответила я.

— Если купить чулки, то уже поздно. Только что закрылись все промтоварные.

— Откуда вы знаете? — удивилась я.

— Так ведь чулок-то вы порвали, — улыбнулся провожатый.

— А-а, — вырвалось почему-то у меня.

— Не смущайтесь. Никому ваш чулок не виден. На улице темнеет.

Я не заметила, как мы повернули обратно и пошли по самой оживленной улице города. Забыла, о чем мы тогда говорили, но помню, что он спросил, как меня звать.

— А вас? — спросила я.

— Э, нет, вопросом на вопрос не отвечают, — засмеялся он, показывая ровные белые зубы.

— Хорошо, пусть буду я Таней.

— Отличное имя. А мое — Павел. В детстве звали Пашкой.

В это время мы проходили как раз мимо кинотеатра. Какой-то юркий мальчишка в узких брючках подскочил к нам и заговорщически прошептал:

— Есть два билета. На очередной.

В это время по улице уже проходили последние редкие прохожие. К остановке подошел мой автобус, и я поспешила к нему.

— Таня, — вдруг удержал меня Павел, — как же так… Мы должны еще встретиться. Хотите, завтра? Не можете. В понедельник тоже? Тогда опять в субботу. В восемь вечера. На том месте, где вы упали, рядом с телефоном-автоматом… Буду очень ждать…

Автобус тронулся. А Павел еще долго стоял на тротуаре и смотрел в нашу сторону. Я это хорошо видела.

Так мы и познакомились.

Я ехала домой и почему-то повторяла любимую поговорку тети Шуры, у которой жила: «Человек не знает, где найдет, а где потеряет».

Не знала и я, нашла ли сегодня что-нибудь.

В следующую субботу я не сказала ни тете Шуре, ни Ляльке, что иду на свидание. Мне не хотелось, чтобы об этом знал кто-то посторонний. Ведь это будет первое свидание в моей жизни.

Лялька — соседка тети Шуры. Мы с ней ровесницы. Вместе прошлым летом окончили среднюю школу. Она жила со своими родителями. У меня же, кроме тети Шуры, не было никого. Я тогда поступила на завод учиться на токаря, а Лялька устроилась на какие-то курсы и теперь работала в промтоварном магазине. Хотя нас и считали подругами, но я с Лялькой разговаривала не обо всем. О заводе она и слышать не хотела, а мне были неприятны ее рассказы о нейлоновых сорочках, шикарных платьях и сверхмодных прическах. И не потому, что я не люблю красивую одежду. Просто у нас в цехе, пожалуй, никто не вел разговор на эти темы.

Однажды Лялька попросила меня зайти к ней на работу. Обещалась показать что-то интересное. Я зашла в магазин после обеда. У прилавка, за которым стояла Лялька, толкались какие-то молодые люди в костюмах ужасной расцветки, какие я видела раз только в цирке. А один длинный и тонкий парень с усиками в ниточку, чем-то похожий на деревянный метр, что держала в руках Лялька, подмигивал ей. Лялька же улыбалась, как дурочка.

Когда они ушли, из-за занавески вышел полный седой мужчина, должно быть заведующий, и сурово предупредил Ляльку:

— Не отвлекайтесь от работы.

— Так ведь покупатели, — оправдывалась она.

— С этими покупателями можете встречаться и разговаривать в кино или еще где вам угодно.

После этого Лялька обратилась ко мне:

— Видала? Мальчишки — на большой. Хочешь, познакомлю с одним.

— И это-то интересное, что хотела показать? — спросила я.

— Ну, не сердись. Конечно, не их. А есть, — она наклонилась ко мне, — импортные жакеты. Только у нас. Я для тебя оставила один.

— Напрасно.

— Что-о?.. Как хочешь. Пожалеешь, да будет поздно.

И вот могла ли я сказать Ляльке, что иду на свидание. Она начнет выпытывать, с кем, как одет, красивый ли, сколько зарабатывает и другое. Ответить на ее вопросы я не смогла бы, так как сама не знала, красив ли Павел, и не интересовалась, сколько он зарабатывает. Лялька б тогда обязательно сказала что-нибудь ехидное и разнесла по всему дому.

По правде сказать, я долго раздумывала, идти ли мне на свидание. Всю неделю. Потом решила, что ничего дурного в этом нет. Тем более, что Павел мне немного понравился, а первое свидание у меня ведь когда-то должно произойти.

Но Ляльке об этом все же сказать пришлось. В восьмом часу она ворвалась ко мне в комнату и застала меня у зеркала.

— Ого, что я вижу, — закричала она. — Можно подумать,