прямо в лицо.

— Извините, — не дождавшись ответа, наконец, произнес он.

— Включите электроплитку, — приказала Людмила Сергеевна. — Надо сделать еще укол.

«Неужели ему не ясно, что у меня нет семьи лишь только потому, что она есть у него, — думала Людмила Сергеевна, сидя над кроваткой ребенка. — Хотя теперь и у него только полсемьи…».

Почти целую ночь Людмила Сергеевна не сомкнула глаз. Все это время не спал и Сергей Петрович. К утру кризис миновал. Саша задышал ровнее, на личике его появился румянец.

— Ну вот, теперь ваш сын будет жить, — облегченно вздохнула Людмила Сергеевна, собираясь уходить.

Сергей Петрович проводил ее на улицу. Прежде чем Людмила Сергеевна села в машину, он тихо спросил:

— Вы придете еще… к нам?

— Теперь, кажется, не обязательно.

Сергей Петрович отрицательно покачал головой. Людмила Сергеевна пристально посмотрела в его глаза — грустные, чуть усталые, полные затаенной муки и ожидания.

— Тогда, может, разрешите прийти… к вам… с сыном?

— С понедельника я работаю с утра, — ответила Людмила Сергеевна и почувствовала, что может почему-то вот-вот разрыдаться.

КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ

Дорога долго петляла меж заснеженных, словно забинтованных, елок и сосенок. Наконец, она вырвалась на равнину. Если в лесу было сравнительно тепло и тихо, то здесь вовсю куролесила разгульная февральская метель. Конь, перешедший с рыси на шаг, повернул голову вправо и запрядал ушами. Он словно прислушивался к дикой песне природы.

Наш возница, семидесятилетний старик, похожий в своем лохматом тулупе на обомшелый пень, оглянулся в ту же сторону, куда смотрел конь, и, ткнув кнутовищем в снежную муть, произнес:

— К Каменному Степану подъезжаем… Недалече осталось…

В той стороне, куда показал он, словно через застиранную марлю, вырисовывались очертания какого-то большого темного предмета, смутно напоминающего былинного богатыря.

Мы недоуменно переглянулись.

— Э-э, да вы ведь нездешние, — протянул дед. — Не в курсе, как говорится… Ну, коль заикнулся, поясню.

Дед придвинулся к нам, высвободил из воротника порыжевшую бороду и произнес:

— Давно это было… Не на веку моем, не на веку моего отца, а статься, и не на веку моего деда… Место, по которому мы сейчас командируемся, — гиблое болото. На этих топях, сказывали, ведьмы шабаш справляли, а на окраинах в страхе и нужде вековали наши мстишинские мужички. И жил вот, значит, в деревне Мстишино один мужик, Степан по имени… Невысок был, а силенку, надо заметить, имел преогромную. Как-то встретил он в лесу медведя. Нос к носу сошлись. Труса не праздновал Степан, нет. Выхватил топор из-за пояса, размахнулся и тюкнул косолапого между глаз…

— Да-а, крепок был, а жил худо, — грустно произнес наш возница и на какое-то мгновение задумался. — Оно и понятно, землицы-то — кот наплакал, а едоков в семье — семь ртов. Ну, известно, хлебушка своего хватало только до первых вьюг… Да и все здесь так жили. Земля к тому же кругом мертвая, родила плохо. Возьмешь ее на ладонь, а она скользит меж пальцев жидкими струйками, что та вода. А кругом — лес да болота, болота да лес…

Спокон веков мстишане воевали с этими заклятыми ворогами, но хоть клок земли отнять не могли. Что сделаешь темным умом да одним горбом. По вечерам жгли лучину да скребли в затылках… Думали. Которые сумели перезимовать, считали себя страшно хитрыми.

Не сдавался один Степан. От зари и до зари рубил лес, корчевал пни, рыл канавы, отводил воду… Ведрами вычерпывал зеленую жижу. Силушки положил уймищу. Потом окропил грешную землю. Но вот, когда работа к концу придвинулась, заметил, что опять затоплять участок начало. Из соседнего болота сырость хлынула… Закрыл глаза Степан и ничком упал на желтый мох. Когда поднялся, то увидел, что от его клочка земли и следа не осталось. Плавают поверх зеленая плесень, клюквенные кочки да смолистые щепки, что те слезы…

Надо сказать, что Степан в те поры крепко в бога веровал. Вот он и взмолился на маячившую вдалеке маковку церквушки:

— Господи, хоть разок помоги!..

Но от бога было помощи столько, сколько мстишанские бабы получали молока от козла… Тогда Степан дико крикнул да так и остался стоять окаменев. От лютой злобы на темные силы крепости в нем в десять раз прибавилось. Днем он стоял камень камнем, зато ночью лютовал. Когда жутко стонал лес, трещали сучья, выворачивались в бурю ели с корнями, в деревне тихонько переговаривались: «Каменный Степан осушает землю…» Вот что старики сказывали…

Когда возница умолк, мы стали искать глазами Каменного Степана. Но новая волна снежной пыли закрыла все от нашего взора. Очевидно проехали, думалось нам. Но каково было удивление, когда через минуту дед остановил коня рядом с каменной глыбой, смутно виденной нами до его рассказа.

— Крюк небольшой дали, — пояснил возница. — Прямо-то нельзя, водоотводный ров пролегает.

Мы вышли из саней и приблизились к огромному валуну, потрескавшемуся от времени и обросшему с северной стороны серым мхом. Сходство с человеком он имел поразительное. Даже вместо рук выдавались в стороны толстые кривые отростки.

— Ну, а ты, дед, веришь, что нет никого на свете сильнее темных сил, — заикнулся кто-то из нас, но не закончил вопроса.

Возница ловко смахнул рукавицей снег с южной стороны камня и хитровато подмигнул нам:

— Вникайте.

На валуне ровными буквами было высечено:

«Участок отвоеван у леса и болота комсомольско-молодежной бригадой МТС и колхоза».

БЕЗ СОЖАЛЕНИЯ

Чулки всегда рвутся тогда, когда им не следовало бы рваться. Носишь, надеешься, а они возьмут да и спустят петлю в самый неподходящий момент. Вот и на моих паутинках, когда я собиралась в субботу вечером в клуб, неожиданно появилась белая полоска, словно бы по ноге от колена и до пятки провели тонким кусочком мела. Сначала я ужасно растерялась, так как запасных чулок у меня не было, а потом решила бежать в ближайший галантерейный магазин.