– Прошу прощения?

– Из-за песка, почтеннейший.

– Вы хотели умертвить друг друга из-за… песка?

Братья растерянно закивали, но ничего не объяснили. Староста сразу почуял, что драчуны чего-то недоговаривают: в их взглядах сквозила какая-то тайна, но какая?

Утро не принесло долгожданной прохлады. Старуха поморщилась во сне и так громко заскрипела зубами, что староста не выдержал. Бывало, он прижимал к ее лицу подушку, но сейчас даже на это не хватало сил. Внезапно ему почудилось, что вокруг него сжимаются стены.

На улицу, скорее!

Одеваться он не стал, остался в ночной сорочке, только сапоги натянул: скорпионы по ночам не спят. Пыхтя, староста вышел из переулка, пересек небольшую рыночную площадь, прошаркал под ночной тенью гигантской пальмы, миновал мясную лавку, потом пекарню, он шел бесцельно, наобум, ничего не планируя, только стремился на время сбежать из дома, скрыться от сокрушительной жары, от скрежещущей зубами старухи, пожалуй, даже от должности старосты и от всеобщего невыносимого, нестерпимого, бесконечного нытья.

Почему он вдруг оказался на пальмовой дороге, ведущей в мастерскую Альфиза, почему его шаркающие шаги вдруг стали легкими и осторожными… он не имел ни малейшего понятия.

Дом дремал в песчаной ложбине как спящий, неповоротливый зверь. Из-за дома доносился голос.

Рядом росло несколько молодых пальм. Староста осторожно протиснулся между деревьями, увидел то, что происходило за ними, и ему показалось, будто у него в груди вспыхнул пожар.

Альфиз изваял себе невесту из песка пустыни. Они лежали бок о бок, и он что-то говорил ей, тихо и доверительно.

Нагая песчаная невеста вытянулась в полный рост. В лунном свете она поблескивала серебром, под стать имени ее супруга. Нельзя было не признать: Альфиз не просто унаследовал талант своего отца, он во стократ превзошел его. Песчаная невеста томно возлежала на боку, вылепленная Альфизом рука расслабленно покоилась у нее на бедре. Ее волосы, пусть и застывшие, играли с ветром. А кожа… кожа песчаной невесты выглядела мягкой и идеально гладкой, как атлас. А грудь, грудь!

Альфиз все говорил и говорил, и песчаная невеста, похоже, слушала его.

Что за вздор – беседовать с песчаной женой! Староста уже представлял себе, как односельчане оглушительно хохочут, выслушав утром его рассказ, но самому ему было вовсе не до смеха. Его пронзили зависть и желание, такие мучительные, что он едва устоял на ногах.

Он не знал, что сильнее: желание обладать песчаной невестой или зависть к дару Альфиза, к его способности создать женщину в точности по собственной прихоти.

Убивать в пустыне не запрещено. Ее законы предусматривают обстоятельства, в которых лишить жизни другого оправдано. Но староста сомневался, позволено ли убить человека из-за песка.

И все же его рука невольно потянулась к сапогу, в котором, кроме плетки, прятался длинный тонкий нож, и сердце заколотилось, как сумасшедшее, будто он уже совершил убийство.

Тем временем Альфиз заснул рядом со своей песчаной невестой, накрыв ее руку своей, очень осторожно. Гончар не мог не знать, какой хрупкой она была, как мало – всего лишь дуновение ветерка – требовалось, чтобы она исчезла навсегда. «Ну и что, – в ярости подумал староста, – этот сопляк всегда и везде сможет сделать себе новую невесту!» И она навеки останется юной и красивой, в отличие от его старушенции, этой дряхлой, высохшей злыдни, сводящей мужа с ума своим скрежетом.

Тяжело дыша, староста облизнул губы. Высоко занес нож.

И обмер.

Ее голова.

Он был уверен, что лицо песочной невесты было обращено к Альфизу.

Возможно ли, что она теперь слегка повернула?..

Да нет, не может быть.

Он снова занес руку.

И снова обмер.

Все дело в жаре. От нее ум за разум заходит.

В жаре, в чем же еще?

Но разве она сперва не лежала, вытянув ноги?

В третий раз он занес руку с длинным лезвием. Нож принадлежал еще отцу его отца, и тот как-то сказал, что его клинок входит в человеческую плоть, словно в масло из верблюжьего молока.

Она встала на колени и посмотрела на него.

Лицо из песка, глаза, взгляд из песка, да и не может лежащая статуя вдруг встать на колени. Он не видел, как и когда она это сделала. Но факт оставался фактом.

Подул ветерок. Совсем слабый. И на миг староста почувствовал такую благодарность за это нежное дуновение, что его исступленные, медленно поджаривающиеся мысли слегка успокоились, облепивший кожу пот чуть остыл, – так признателен он был за то, что хоть на долю секунды забыл о песчаной невесте, об Альфизе, о ноже у себя в руке.

Но тот миг миновал.

X

И песок рыдал, и рычал, и свистал, взмывал в небо и низвергался наземь, выворачивал все наизнанку и задом наперед, разом визжал и шептал. Заполнял собой все углы, все дыры. Выколачивал из людей рассудок, сдирал кожу и навеки вышибал дыхание. Песок рыдал, и рычал, и свистал, уносил с собой мужчин и женщин, скотину и скарб, и пожирал все.

Во Дворце Мира царила тишина, но и снаружи тоже. Такая тишина, что Третий Старшебрат услышал, как по дну тачки прошуршало страусиное перо: Часовой зашевелился и осторожно высунул голову. Вид у него был вполне безобидный.

– Посмотрим, как там? – спросил Третий Старшебрат.

Но это оказалось не так просто. Вход полностью занесло песком, и два запасных выхода тоже.

В конце концов Часовому пришлось залезть под самый потолок и саблей прорезать в нем дыру. Снизу Третий Старшебрат увидел небольшой неровный прямоугольник густейшей синевы. Он зажмурился от яркого света.

Только когда они оба выбрались из палатки, стало ясно, как похозяйничала песчаная буря. Дворец Мира оказался наполовину погребен.

Они трудились плечом к плечу, много часов. Зачерпывали, отходили, высыпали песок. Зачерпывали, отходили, высыпали песок. Третий Старшебрат заметил, что Часовой слегка подволакивает правую ногу. Кажется, Старшебрат что-то писал об этом? Он попытался вспомнить, но не смог.

Теперь, когда ветер улегся, снова послышался смутный гул войны. Мысли Третьего Старшебрата разбежались. «Вполне может быть, что никакой войны и нет, – подумал он. – Что там просто притворяются. Взрывают что-нибудь время от времени. Нет лучше способа сохранить мир, чем изобразить войну».

Когда они закончили, рядом с палаткой образовался новый холм. Они выпили пива из громадного кувшина Часового. Спустя некоторое время Часовой стянул сапоги. Тут-то Третий Старшебрат и понял причину его хромоты. У старого вояки недоставало правой ступни.

Второй Старшебрат хорошо