class="p1">– Вон он! – задыхаясь от волнения, прошептал Себастьян, узнав стоящую на носу пухлую фигуру в сером. – Попался, свинья долбаная! – Он передернул затвор винтовки.

– Не спеши! – Ладонь Розы легла Себастьяну на запястье, не давая ему прижать приклад к плечу.

– Да я его прямо отсюда могу снять! – запротестовал Себастьян.

– Не надо. Я хочу, чтобы он нас увидел. Хочу сначала все ему высказать. Чтобы он знал, почему должен умереть.

Катер сменил курс, развернулся бортом к течению, которое мягко поднесло его к пристани. Двое аскари спрыгнули на берег, налегли на брошенные им концы, придерживая и подтягивая катер, и комиссар наконец ступил на пристань.

Флейшер постоял с минуту на деревянном настиле пристани, глядя на реку, туда, откуда они пришли. Это должно было насторожить Флинна, но он ничего такого тут не увидел. Комиссар слегка пожал плечами, повернулся и потопал к сараю для лодок.

– Прикажи своим людям побросать оружие в реку, – сказал Флинн на своем лучшем немецком, показываясь из зарослей камышей возле причала.

Герман Флейшер так и застыл на месте как столб, только живот продолжал трястись, а голова его медленно повернулась к Флинну. Голубенькие глазки его выпучились, превратившись чуть ли не в блюдца, и в горле его что-то прокудахтало.

– Ну, быстро, а то сейчас пальну тебе прямо в брюхо, – повторил свою просьбу Флинн.

Флейшер обрел наконец нормальный голос. Он передал приказ Флинна своим аскари, и те послушно исполнили его: вокруг катера послышались всплески воды.

Краем глаза Флейшер заметил какое-то движение, повернул голову и увидел прямо перед собой Розу Олдсмит. За ее спиной полукругом стояли Себастьян и дюжина вооруженных африканцев, но шестое чувство подсказало Флейшеру, что реальную опасность для него представляет именно эта женщина. Что-то беспощадное было в ее взгляде, и весь ее вид говорил о каком-то не поддающемся определению, но смертельно опасном умысле. Поэтому именно к ней и адресовал свой вопрос комиссар.

– Чего вы хотите? – охваченный дурным предчувствием, хрипло проговорил он.

– Что он сказал? – спросила Роза отца.

– Хочет знать, чего ты хочешь.

– Спроси, помнит ли он меня.

Услышав вопрос, Флейшер сразу припомнил женщину в ночной рубашке, стоящую на коленях в отблесках пылающего пожара, а вспомнив, испугался уже по-настоящему.

– Это была ошибка, – прошептал он. – Ребенок… я такого приказа не отдавал!

– Скажи ему… – Роза секунду помолчала, – скажи ему, что я убью его.

Держащие винтовку руки шевельнулись, не спуская с него глаз, она сняла оружие с предохранителя.

– Это была ошибка, – повторил Герман.

Он сделал шаг назад, вытянул руки, как бы защищаясь от пули, которая, он это понимал, должна сейчас вылететь из ствола.

И вдруг Себастьян выкрикнул – всего только одно слово:

– Смотрите!

Из-за поворота Руахи, который был всего лишь в двухстах ярдах от места, где они стояли, показался еще один катер. Он шел без особого шума, но быстро, и на его коротенькой мачте развевался флаг германских военно-морских сил. Вокруг пулемета «максим» на носу стояли люди в накрахмаленной белоснежной морской форме.

Люди Флинна с изумлением выпучили на них глаза. Их появление казалось столь же невероятным, как появление Лохнесского чудовища в озере Серпентайн в Гайд-парке или льва-людоеда в соборе Святого Павла, а тем временем, пока они так стояли, совершенно парализованные, катер быстро приближался к пристани.

Колдовские чары разрушил сам Герман Флейшер. Он разинул рот, набрал полные легкие воздуха и испустил страшный вопль, который понесся над гладью водной поверхности к катеру.

– Кайлер! – возопил он. – Это англичане!

Вслед за этим он пришел в движение, тремя легкими шажками протанцевал в сторону, с невероятной быстротой убрав свое тучное тело подальше от угрожающего ему смертью ствола Розы, прямо с пристани сиганул в темно-зеленый водоворот и юркнул под доски пристани.

За шумным всплеском воды, сомкнувшейся над его тушей, сразу же последовало «так-так-так» пулемета на катере, и воздух наполнился свистом пуль, их шлепками и треском расщепляемого ими дерева. Катер с бьющим по ним пулеметом на носу шел прямо на них. Вокруг Флинна, Розы и Себастьяна замелькали фонтанчики поднятой пулями пыли, дико завизжали рикошеты, один из бойцов их отряда развернулся на пятках, словно дервиш в пляске и, раскинув руки, растянулся на берегу, а его винтовка с громким стуком упала на доски причала, и только тогда застывший было в ужасе отряд отчаянно бросился врассыпную. Флинн и его черные воины, пригибаясь и виляя вправо и влево, полезли на берег, одна только Роза рванулась вперед. Чудесным образом оставаясь невредимой, несмотря на шквал пулеметного огня, она подбежала к краю пристани, остановилась и наставила ствол винтовки на барахтающегося в воде Германа Флейшера.

– Ты убил моего ребенка! – пронзительно крикнула она.

Флейшер поднял голову, посмотрел на нее и понял, что ему пришел конец. Но тут по металлу винтовки ударила пулеметная пуля, удар оказался так силен, что вырвал оружие из рук Розы, она потеряла равновесие и замахала руками, пытаясь устоять на самом краешке пристани.

Себастьян подбежал к ней, когда она уже падала. Он подхватил жену, бросил себе на плечо, развернулся и, собрав все остатки сил, выпущенные на волю страхом, тяжело поковылял на берег.

Бегство отряда замыкали Себастьян и десять бойцов. Отступая весь этот день и следующий тоже, они отстреливались, цепляясь за каждое место, где можно с успехом обороняться, но только до тех пор, пока немцы не притащили свой пулемет. Тогда они замедлили темп отступления, чтобы Флинн и Роза успели уйти подальше и оторваться от преследования. На вторую ночь Себастьян тоже сумел оторваться от немцев и взял на север, где на ручье неподалеку от развалин Лалапанци у них была назначена встреча.

Через двое суток он их догнал. В лунном сиянии Себастьян ступил на территорию их стоянки, и Роза, откинув в сторону одеяло, вскочила и с негромким ликующим криком побежала ему навстречу. Она опустилась перед ним на колени, расшнуровала и осторожно сняла с него ботинки. Пока Себастьян глотал горячий кофе с джином, заботливо подлитым ему Флинном, Роза обмывала и смазывала лопнувшие мозоли у него на ногах. Потом вытерла руки, встала и собрала одеяла.

– Пойдем, – сказала она.

Они вдвоем двинулись по берегу ручья. За завесой вьющихся растений, на сухой траве и одеялах, под усыпанным ярко сияющими звездами небом они легли и уютно прижались друг к другу, в первый раз после смерти ребенка. Потом уже, не разрывая объятий, крепко уснули и спали до тех пор, пока их не разбудило низкое солнце. Они встали; как были голышом, вышли на берег и окунулись