Гамбурга, и фон Кляйн не мог сдержать улыбку, когда вдруг собеседник ему сообщал, что «копулятивная торпеда» совершила развратные действия над рамой ходовой части корабля, взломав его обшивку и поставив под вопрос его моральные устои. Порой описания инженера напоминали рассказы о том, что происходит в борделе во время субботней ночной драки.

– Так это возможно восстановить? – спросил наконец фон Кляйн.

– Для этого нужно вырезать всю, так ее и так, обшивку, поднять ее на палубу, еще раз перекроить, заново сварить и обработать. Но нам все равно не хватает как минимум восьмисот, так их и так, квадратных футов листовой стали, господин капитан.

– В дельте реки Руфиджи такой товар вряд ли легко достанешь, – задумчиво проговорил фон Кляйн.

– Точно так, господин капитан.

– А если я, скажем, достану для вас листовой стали… как долго протянется ремонт?

– Месяца два… возможно.

– Когда сможете начать?

– Да хоть прямо сейчас, господин капитан.

– Тогда начинайте, – сказал фон Кляйн.

Лохткампер осушил свой бокал, облизал губы и встал.

– Прекрасный коньяк, господин капитан, – поблагодарил он и вразвалочку вышел из каюты.

52

Задрав голову вверх, Герман Флейшер с изумленным любопытством сухопутного человека разглядывал огромный боевой корабль. Он видел зияющие пробоины в тех местах, куда попали снаряды «Ориона», черную подпалину там, где прошел яростный пожар, там и сям разбросанные дырки и трещины, испещрившие палубные надстройки, а потом взгляд его обратился к носовой части судна. Над водой висели подвесные люльки, в которых сидело по несколько матросов, освещаемых ярким голубоватым светом сварочных горелок.

– Боже мой, какой ужасный разгром! – с садистским наслаждением проговорил он.

Кайлер пропустил это замечание мимо ушей. Он был занят тем, что указывал рулевому из аборигенов причалить к трапу, спускающемуся по борту «Блюхера». Даже присутствие рядом этого потного мужлана, то есть Флейшера, не могло подпортить ему удовольствия: наконец-то он вернулся домой. Для Эрнста Кайлера крейсер «Блюхер» был дом родной в глубочайшем смысле этого слова – здесь для него сосредоточилось все, что он ценил в жизни, включая человека, к которому он испытывал чувство преданности гораздо более глубокое, чем чувство сына к отцу. Сейчас он с наслаждением предвкушал увидеть на губах фон Кляйна улыбку и услышать очередную похвалу за хорошо проделанную работу.

– А-а, Кайлер! – воскликнул фон Кляйн, встал из-за рабочего стола и пошел навстречу, чтобы приветствовать своего лейтенанта. – Уже вернулись? Так скоро? Нашли Флейшера?

– Он ждет вас за дверью, господин капитан.

– Отлично, отлично. Зовите его.

Герман Флейшер спустился по трапу вниз, неуверенно переступил порог каюты и подозрительно сощурился. Мозг его автоматически принялся переводить увиденную здесь мебель в рейхсмарки, а заодно и вышитые голубым, золотым и красным шелком персидские ковры. Мягкие стулья и кресла обиты кожей, вся массивная мебель, а также стенная обшивка из полированного красного дерева. Осветительные приборы из бронзы, хрустальные бокалы в баре сверкали, как алмазы, а с обеих их сторон плотным строем красовались бутылки, украшенные этикетками самых богатых производителей Шампани, Эльзаса и Рейнской области. На стене напротив стола висел портрет маслом, на котором были изображены две женщины, обе хороши собой, с золотистыми волосами, по-видимому мать и дочь. Иллюминаторы были забраны занавесками из зеленого бархата с золотыми шнурками и кисточками.

Герман решил, что этот граф, должно быть, очень богат. А богатство он очень уважал, это сразу видно было по тому, как он шагнул вперед, встал навытяжку, щелкнул каблуками, подобрал свой толстый живот и согнулся в поклоне.

– Господин капитан. Я явился сразу, как только получил ваше послание, – отрапортовал он.

– Благодарю вас, комиссар, – отсалютовал ему в ответ фон Кляйн. – Не хотите ли для начала подкрепиться?

– Стаканчик пива и… – неуверенно замялся Герман, он не сомневался в том, что где-то на борту «Блюхера» спрятана настоящая сокровищница всяких деликатесов, – и чего-нибудь перекусить. У меня с полудня маковой росинки во рту не было.

Была уже середина дня. В двухчасовом воздержании от принятия пищи фон Кляйн не смог усмотреть ничего необычного, но все же приказал своему стюарду принести все, что нужно, а сам открыл для гостя бутылку пива.

– Должен поздравить вас, капитан, с блестящей победой над двумя английскими боевыми кораблями. Это было великолепно, честное слово, великолепно!

Откинувшись на спинку кожаного кресла, Флейшер принялся вытирать потное лицо и шею, а Кайлер, услышав, как изменились его интонации, ехидно усмехнулся.

– Эта победа дорого нам досталась, – пробормотал фон Кляйн, подвигая стакан поближе к Флейшеру. – И теперь я нуждаюсь в вашей помощи.

– Ну разумеется! Вам стоит только сказать.

Фон Кляйн вернулся к своему столу, сел и подвинул к себе пачку бумаг с заметками. Из замшевого футляра достал очки в золотой оправе и водрузил их на нос.

– Господин комиссар… – начал было капитан, но в этот момент вдруг совершенно лишился внимания Флейшера.

Раздался осторожный стук в дверь, это вернулся капитанский стюард с большим, обильно нагруженным резным подносом. Он поставил его на столик рядом с креслом Флейшера.

– Матерь Божия! – прошептал Герман, и глазки его заблестели, а над верхней губой от волнения выступили свежие капельки пота. – Копченый лосось!

Ни фон Кляйн, ни Кайлер прежде не удостаивались чести видеть, как Герман обедает. И вот теперь, охваченные благоговейным ужасом, не говоря ни слова, они это лицезрели. Да-а, этот человек знал толк в еде и работал челюстями мастерски, с огромной самоотдачей, позабыв обо всем на свете. Через некоторое время фон Кляйн сделал еще одну попытку привлечь внимание Германа: он негромко покашлял и пошелестел своими заметками, но сопение и негромкие, сладострастные постанывания комиссара продолжались. Фон Кляйн бросил быстрый взгляд на лейтенанта и приподнял бровь над золотой оправой очков, но Кайлер ответил ему лишь смущенной улыбочкой. Комиссар сейчас был так похож на человека, испытывающего оргазм – чувство глубоко интимное, – что фон Кляйн был просто обязан закурить сигару и сосредоточить все внимание на висящем напротив двойном портрете жены с дочерью.

Шумный вздох сообщил присутствующим, что настал кульминационный момент, и фон Кляйн снова посмотрел на гостя. Тот откинулся назад, на румяном, округлом лице его играла рассеянная, дремотная улыбка. Тарелка была пуста, и с нежной печалью человека, который все еще не забыл об утраченной любви, Герман ткнул указательным пальцем в последний кусочек красного мяса и поднес его ко рту.

– Это был лучший лосось, какой я когда-либо пробовал, – сказал он.

– Я рад, что вам понравилось, – отозвался фон Кляйн слегка охрипшим голосом.

Все зрелище в целом вызывало у него легкую тошноту.

– Не могу ли я обеспокоить вас, капитан, попросив еще стаканчик пива? – пробормотал Герман.