Штурмана убило мгновенно, верхушку черепа срезало, как скорлупу сваренного всмятку яйца. Он упал на палубу мостика, заляпав ее своими теплыми мозгами.

В правый локоть Герберта Крайера попал раскаленный осколок снаряда размером с ноготь большого пальца и вдребезги раздробил ему кость. Он охнул от боли и повис на рулевом колесе.

– Держать штурвал! Держать, прямо по курсу!

Приказ капитана прозвучал как в тумане, почти нечленораздельно, как речь идиота. Герберт Крайер подтянулся и левой рукой повернул штурвал, чтобы пресечь резкий уход корабля в сторону, но правая рука его бессильно повисла, а без нее получалось плохо.

– Держи курс, парень. Держи!

Снова этот глухой, словно пьяный голос… Крайер понял, что Чарльз Литтл стоит рядом, что его руки на рулевом колесе, и капитан помогает ему не сбиться с этого безумного курса.

– Слушаюсь, сэр.

Крайер посмотрел на капитана и снова охнул. На этот раз от ужаса. Острый как бритва кусок стали срезал у Чарльза Литтла ухо и часть щеки, обнажив челюстную кость и торчащие из нее белые зубы. Изрезанная в лохмотья плоть свисала ему до груди, и из разорванных кровеносных сосудов сочилась и хлестала темная кровь.

Двое раненых сгорбились над штурвалом, направляя эсминец на германский крейсер, а в ногах у них валялся третий, уже мертвый.

В ярком, как дневной свет, сиянии осветительных снарядов море вокруг корчилось под хлесткими ударами снарядов, клокотало от взрывов в оглушительной какофонии непрерывно бьющих орудий «Блюхера». В небо величественно взмывали высокие башни воды и тут же рушились, оставляя на взбаламученной и бурливой поверхности белую пену.

Упорно продолжающий идти вперед «Бладхаунд» вдруг застыл на месте, словно напоролся на гранитную скалу. Палуба под ногами бешено сотряслась и словно встала на дыбы. Девятидюймовый снаряд попал прямо в носовую часть.

– Лево руля!

Приказ Чарльза Литтла прозвучал невнятно, рот его был полон крови, и губы хлюпали. Они вдвоем навалились на штурвал, поворачивая его до отказа.

Но эсминец «Бладхаунд» уже погибал. Снаряд широко расколол носовую часть, сорвал листовую обшивку, развернул ее веером, словно лепестки чудовищной орхидеи. В образовавшуюся широкую щель хлынула черная вода ночного моря. Нос уходил под воду, корпус вяло оседал, корма задиралась вверх, и штурвал уже почти не вращался. Но, даже погибая, судно отчаянно пыталось повиноваться рулю. Медленно, короткими толчками, словно превозмогая боль, «Бладхаунд» развернулся.

Чарльз Литтл бросил рулевое колесо и, пошатываясь, двинулся к правому борту. Ноги онемели и не слушались, организм от потери крови ослаб, в ушах оглушительно бухала кровь. Дошел до борта, схватился за поручень, вглядываясь вниз, туда, где на нижней палубе располагались трубы торпедного аппарата.

Трубы выглядели как стаканы для толстых сигар, и, несмотря на крайнее утомление, он с радостью увидел рядом с ними матросов, обслуживающий их расчет, – люди сидели на корточках, прячась за перегородкой из брони, и ждали, когда «Бладхаунд» развернется и «Блюхер» подставит им свой правый борт.

– Ну, поворачивайся, старичок. Давай же, давай! Вот так! Поворачивайся! – проскрипел сквозь кровь во рту Чарльз.

В эсминец ударил еще один снаряд, и корабль дернулся в смертельной агонии. Возможно, этого движения, да еще случайного толчка подоспевшей волны оказалось достаточно, чтобы корабль забрал недостающие несколько градусов.

Там, как раз там, куда смотрели теперь трубы торпедных аппаратов, залитый светом собственных осветительных снарядов и вспышками из стволов своих орудий, перед ними стоял германский крейсер.

Чарльз услышал громкие звуки – вжух, вжух, вжух, вжух, – это одна за другой выстреливали торпеды. Видел, как их длинные, похожие на акулу тела срываются вниз, падают на воду; видел четыре белых следа, боевым клином уходящие вдаль, а за своей спиной услышал искаженный переговорной трубой торжествующий крик командира торпедно-боевой части:

– Сработали все четыре, идут прямо на цель!

Как ударили его торпеды, Чарльз так и не увидел: в мостовой переход в трех футах под ним ударил девятидюймовый снаряд «Блюхера». В одно мгновение он оказался в эпицентре взрыва, где температура была как на поверхности Солнца.

49

Отто фон Кляйн смотрел, как его снаряды рвут на части английский эсминец. Как над ним вздымаются оранжевые языки пламени и, словно зловещий, адский цветок, над просторами океана распускается огромный клуб черного дыма. Водная поверхность была покрыта рябью от падающих после взрывов обломков, от снарядов и их осколков – «Блюхер» все еще продолжал вести огонь из всех орудий.

– Прекратить огонь! – скомандовал он, не отрывая глаз от пышного зрелища учиненных им разрушений.

Над головами разорвалось еще несколько осветительных снарядов, и фон Кляйн поднес руку к глазам, прижал большой и указательный пальцы к опущенным векам, прикрывая их от пронзительно яркого света. Дело закончено. Он очень устал.

Да, он устал, нервы истощены, физическая энергия на исходе, в голове полная каша от этой непрерывной утомительной работы за последние два дня и две ночи непрерывного напряжения всех сил. А в душе фон Кляйн испытывал грусть: ему было жаль погибших смельчаков, с глубокой печалью глядел он на страшные разрушения, причиной которых был он сам.

Все еще прикрывая глаза, фон Кляйн открыл рот, собираясь отдать приказ снова взять курс на юг, но не успели слова сорваться с его губ, как раздался дикий крик впередсмотрящего:

– Торпеды! Подходят к правому борту!

Несколько бесконечных секунд фон Кляйн не знал, что делать. Он уже отправил свой мозг отдыхать, все его существо успело охватить некое оцепенение. Битва окончена, он спустился с вершины высочайшей концентрации всех сил, на которой старался удерживаться последние отчаянные часы. Сейчас, чтобы собрать оставшиеся резервы, надо было сделать сознательное физическое усилие, а за эти несколько секунд торпеды, выпущенные «Бладхаундом» в его предсмертной агонии, успеют нанести свой мстительный удар.

Наконец фон Кляйн сбросил цепи сковавшей его разум вялости. Он рванулся к правым поручням капитанского мостика и в свете осветительных снарядов увидел бледный фосфоресцирующий след четырех торпед. В темной воде они были похожи на хвосты метеоров в ночном небе.

– Право руля! Всем двигателям – полный назад! – закричал он тоненьким от ужаса голосом.

Корабль у него под ногами, сдвинутый огромными, мощно, вгрызающимися в океанскую воду винтами, пошел в сторону, пытаясь поскорей уйти прочь, не допустить роковой встречи с несущимися к нему торпедами.

Капитан обреченно стоял на месте, мысленно осыпая себя бранью: «Я должен был это предвидеть! Должен был понимать, что эсминец еще способен на это».

Фон Кляйн беспомощно смотрел, как к нему приближаются, быстро удлиняясь, четыре белые линии.

В самые последние секунды в груди его