как хотели бы заставить нас поверить Лука и Матфей. Почему же тогда мы не слышим этого страха, этой скорбной тревоги из письма Марка? Почему мы вообще не слышим его здесь, за исключением речи о последних битвах истории? Потому что Марк еще не нарушал спокойного величия и благородной самоуверенности Господа взглядами, которые формируются лишь позднее, в борьбе общины. Мы не отрицаем, что в этих изречениях также выражена самоуверенность Принципа, но это самоанализ, это противостояние сознания бытия несокрушимой цели враждебным силам мира, это обретение самоуверенности в борьбе с противоположной стороной, это наслаждение собой перед лицом противостояния мира, эта уверенность в себе перед лицом врага, эта самоуверенность в себе перед лицом врага, эта самоуверенность в себе перед лицом врага, эта самоуверенность в себе перед лицом врага, это наслаждение собой в противостоянии и в ироническом созерцании противостояния — все это только явления, которые образуются лишь тогда, когда компартия сплотилась вокруг принципа и сначала считает себя угнетенной, гонимой партией, обреченной на мнимую гибель, и любит считать себя таковой. Лука и Матфей подхватили преломление этого явления и распространили его на всю жизнь Господа, а Марк, в подлинно художественной манере, все же ограничил его одной точкой, речью о заложенных в истории битвах.

5. Еще страдания верных.

Страдания верующих по-прежнему составляют тему или, по крайней мере, предпосылку беседы. «Итак, говорит Иисус, ст. 32, 33, всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, того отрекусь и Я пред Отцом Моим Небесным». То есть, как вы ведете себя со Мной в столкновениях этого мира, так и Я буду вести себя с вами перед Отцом Моим.

Матфей заимствовал это изречение из другого места, так, как если бы оно только что пришло к нему в руки, то он знал бы, что оно имеет самостоятельный смысл и не может вытекать как простое следствие из другого, в любом случае уже полностью законченного. Лука создал его первым. Он еще знал, что с ним произойдет новый поворот мысли, а потом еще скрыл источник, который он использовал формулой: «Сын Человеческий исповедуется пред Ангелами Божиими». На основании исповедания Петра Иисус говорит, что кто постыдится его, того постыдится и Сын Человеческий, когда придет со святыми ангелами. Лука в это же время составил дополнение к этому изречению: «кто исповедует Меня, и т. д.» Матфей скопировал все это, только вместо Сына Человеческого поставил «Я», а вместо «ангелов» — «Отец мой небесный».

О том, что, кстати, это изречение имеет свою родину в писании Марка, свидетельствует полный ритм, который не умели отбить оба других: кто постыдится Меня и Моих слов «пред родом сим прелюбодейным и грешным», тот постыдится и Сына Человеческого, «когда придет во славе Отца Своего со святыми Ангелами».

Ни слова о том, что последующее изречение о кризисе и всеобщем разделении, к которому приведет новый принцип, не связано с предыдущим; следовало бы сказать, что изречения, имеющие в своей предпосылке идею борьбы, но смысл которых повернут в совершенно разные стороны, были связаны или могли быть изначально проповеданы как формулы, ставшие механическими.

Лука тоже не составил изречение особенно красиво, но он сделал это достаточно резко, т. е. лучше Матфея, и, что еще хуже, он доказывает нам живостью конструкции, ритмом элементов, что именно он первым составил изречение, так же как Матфей должен выдать себя неумелым эпитомистом путаницей выражений и несогласованностью элементов. Матфей говорит: «Не думайте, что Я пришел водворить мир на земле; не мир пришел Я водворить, но меч. Ибо Я пришел поссорить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и т. д.». Что за выражение «водворить мир на земле»! Даже о мече нельзя с полным основанием сказать, что он брошен на землю! Тогда меч без артикула! Один меч! В бою нужно несколько мечей! По крайней мере, должно было быть сказано: «меч» как символ войны! И как здесь уместен меч, когда речь идет только о разделении сына с отцом, дочери с матерью, невесты с невесткой! Носят ли дочери и невесты мечи? Или они нужны им против воровства?

Теперь послушайте Луку! С. 12, 49-53: «Я пришел бросить огонь на землю, и чтобы она сгорела! Я пришел креститься крещением, и как я жажду, чтобы оно совершилось! Думаете ли вы, что Я пришел сюда, чтобы принести мир на землю? Нет! Говорю вам, ничего, кроме раздора! Ибо отныне пятеро в одном доме разделятся, трое против двоих, двое против троих. Отец против сына, сын против отца, мать против дочери, дочь против матери, зять против невесты, невеста против зятя». Матфей сразу же перешел к вопросу: что ты имеешь в виду? — трансформировал его в формулу, которая была у него на слуху еще со времен Нагорной проповеди, затем взял пропущенное слово «бросить», неуклюже связал его с миром и, утрируя и превращая абстрактное в определенное и чувственно-образное, поставил вместо «раскалывать».

Это изречение появилось, когда община испытала на себе разделяющую и растворяющую силу нового принципа, а страдания и смерть Иисуса были связаны с символом крещения через процесс, с которым мы познакомимся позже. Лука использовал изречение Марк. 10, 38, которое он опустил одновременно с поводом вместо него, в качестве основы для новой остроты.

Не более чем внешнее указание на то, что только что были упомянуты отец и мать, побудило Матфея добавить изречение, в котором родители упоминаются в совершенно ином смысле, а именно, что любовь к святым не должна мешать любви к Господу: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. «И кто не возьмет креста своего и не последует за Мною, тот не достоин Меня». Заимствовано у Луки! Упоминание о кресте привело Матфея к письму Марка; кроме того, Лука в изречении, которое Матфей только что скопировал, говорит, что истинный последователь Иисуса не должен любить и собственной жизни; это побудило Матфея еще дольше задержаться у источника этих изречений, и теперь он сразу же переписывает из письма Марка другое изречение: «кто найдет жизнь свою, тот потеряет ее, а кто потеряет жизнь свою ради меня, тот обретет ее». Но, к сожалению или к счастью, он опять неуклюжим изменением выдает нам, что не сам составил это изречение, а скопировал его и передал безотносительно, слепо