Роман копался в своих баулах и автомобильных аптечках, искал, чем нас лечить, ухаживал за Таней. Услыхав Димкины слова, он обернулся, заулыбался — а меня дрожь пробрала, когда я себя на его месте представил. Если бы мне довелось пережить то, что пережил этот человек, — разве смог бы я так улыбаться?

— А мы разве ссорились? — удивилась Оля.

Близкий лес уже не выглядел страшным. Мы успели несколько раз спуститься с высокой насыпи к деревьям, и место нашей ночевки превратилось в настоящий обжитой лагерь с двумя кострами «нодьями», с лежанками для больных, с треногами-сушилками. Мы разбирали немногочисленные вещи, вывезенные из города, сортировали их и упаковывали в пластиковые мешки, что много лет хранились в багажнике моей «десятки», в нише для запасного колеса.

— Я не думаю, что это болезнь, — сказал Роман, выписывая печатными буквами названия необходимых нам лекарств и схемы лечения. — Это случилось по всему миру практически в одно время. Будто бы что-то уже сидело в нас и ждало сигнала.

— Мозговые подселенцы? — спросил Димка. — Паразиты-симбионты?

— Возможно, люди изначально были запрограммированы на такую трансформацию. Но, чтобы тайный механизм включился, должно было что-то произойти.

— Земная ось перевернулась, — хмыкнул Димка.

— Или развитие человечества просто дошло до какой-то критической точки.

— И природа взбесилась. Как у Шьямалана в «Явлении».

— Как у Брэдбери в «Куколке».

— Точно! — Димка в ладоши хлопнул. — А я всё понять не мог, что же мне эти коконы напоминают! «Куколка», Брэдбери! Ну, конечно! Я-то думал, что бог сдружился с Робом Зомби, и они на пару решили повеселиться. А это не Роб, это старина Рэй!

— Перестань паясничать, — сказал я, чувствуя себя немного лучше после всех таблеток, что дал мне наш новый знакомый.

— У Брэдбери из коколки родился сверхчеловек, — напомнил Роман.

— Видимо, Брэдбери хреновый предсказатель — на сверхчеловеков зомби не похожи…

Я слушал беседу этих двоих и думал, что схожу с ума. Пожалуй, это было самым рациональным объяснением всего случившегося.

Меня и сейчас иногда посещает такая мысль: а что, если все страшные изменения — всего лишь плод моего воображения, результат болезни ума. Реальный мир остался таким, как был, там, где он всегда находился. Но я выпал из него и сделался пленником собственного бреда. Возможно, меня держат в искусственной коме. Или я живу в комнате для буйных. И пятнадцать лет моей жизни — это просто кошмарный сон, безумный морок.

А может даже вся моя жизнь.

Возможно ли такое?..

— Вы — плод моего воображения, — сказал я Димке и Роману в то раннее холодное утро.

— Ты себе льстишь, — ответил мне Димка, сразу поняв, что я имею в виду. — Тоже мне Брахма нашелся. Солипсист хренов. Да твоё куцее воображение даже мою мозоль на левой пятке породить не сумеет!..

Через два месяца заболевший, мечущийся в постели Димка сам пытался мне объяснить, что мы — продукт его сознания, что лишь его извращенный разум способен был так обойтись с миром и человечеством.

Тогда я не нашелся, как ему ответить.

Это теперь я знаю, что он был неправ. Потому что Димки больше нет, а безумный мир продолжает существовать. И я вместе с ним.

Но что случится с миром, когда не станет меня?

Думаю — ничего.

Если бы я считал иначе, если бы я был в этом уверен, то давно повторил бы поступок Романа.

— Что ты собираешься делать, когда похоронишь родных? — спросил Димка у нашего нового знакомого. — Может быть, найдешь нас, присоединишься к компании? Мы неплохие ребята, честное слово. И девчата тоже.

— Спасибо за предложение, — безмятежно улыбаясь, сказал Роман. — Но лучше я останусь со своими. Решил уже: выкопаю могилу между женой и детьми, сяду на край и пущу себе пулю в лоб, чуть повыше переносицы. — Он показал пальцем — куда. — А вынутую землю я на специальном наклонном помосте оставлю. Ее потом дождем в могилу смоет, точно на меня.

— Шутишь? — спросил Димка.

— Ничуть.

— Но… Зачем?

Роман молча пожал плечами и опять улыбнулся. Он-то знал — зачем. Просто не хотел нам объяснять. И я вдруг понял, почему он так светло улыбается — его ничто уже не держало в этом мире, не волновало и не тревожило; он сделал свой выбор и собирался закончить все дела; он был умиротворен, словно ложащийся в гроб монах.

Мы довольно долго молчали. Нельзя сказать, что нас потрясло это признание, — наши чувства притупились за последние дни, мы слишком многое видели и пережили. Да и болезнь сказывалась. Но все же слова Романа произвели на нас сильное впечатление. А он будто и не замечал ничего, продолжал перекладывать какие-то вещи из своих баулов в наши пакеты — делился.

— Пистолет или обрез? — подойдя к нему ближе, вдруг спросил Димка.

— Что?

— Из чего ты себе пулю в лоб выпустишь? Из обреза или пистолета?

— Почему ты спрашиваешь?

— Отдай нам что-нибудь.

— А-а… — Роман опять улыбнулся, покачал головой. — Нет, не отдам. Мне к кладбищу, возможно, придется прорываться и оборону держать, пока всё не кончится. Может оказаться, что одного ствола будет мало.

— А если… — Димка посмотрел в нашу сторону, насупился. — Если мы поможем тебе? Довезем до места, прикроем, могилы выкопаем… После того, как ты… как всё кончится… Можно мы оружие заберем?

— Нет.

— Тебе же всё равно уже будет!

— Нет.

— Оно так и сгниёт там, вместе с тобой.

— Пускай.

— Тебе жалко, что ли?!

— Я же сказал — нет! — Роман переменился в лице. Наверное, в ту секунду он понял, что мы способны помешать его планам. Осознал, что эта встреча на дороге может отменить всё, к чему он уже