Измотанные лошади, после долгой скачки по вспаханному полю, начинают приставать, расстояние между отходящими красными и атакующими эскадронами увеличивается, и командующий полком вынужден остановить преследование.

Спустя несколько минут командир дивизиона полковник Бок подъехал к лежащему, с сильно запрокинутой набок головой, в луже свежей крови, штабс-ротмистру С.Л. де Витту 2-му, около него возилось человек пять драгун и фельдшер. На нем было четыре раны – одна в грудь, три в голову.

Вечером эскадрон лейб-драгун в церковной ограде деревни Жеребец, в наскоро сколоченном гробу, хоронил своего командира эскадрона, отдавая ему тремя ружейными залпами свой последний долг.

Н. Главацкий

ШТАБС-РОТМИСТР АПОЛЛОН КОЛОКОЛЬЦОВ – «АДМИРАЛ»[499]

Мы стояли в ту пору, как оба последних года Великой войны, в «стратегическом резерве». Этот резерв мало говорил людям, но много вредил бедным коням. Постоянные длительные передвижения в болотистых лесах Минской губернии и Волыни, без необходимых рациональных условий корма и хорошей питьевой воды, донельзя изнуряли конский состав нашего полка. В одном из таких промежуточных сидений полка 3-му эскадрону, в котором я состоял, выпала на долю отвратительная стоянка на берегу замерзшего озера, в глухой деревушке Пинского уезда с архаическим наименованием Чамля. Мы, младшие офицеры, во время таких перерывов обычно делили свой досуг между сном и едой, нескончаемым пережевыванием общих воспоминаний хорошего прошлого и боевых впечатлений, бьющих по нервам.

Так было и в этот холодный весенний день. Из штаба полка – деревни Теребень – по телефону сообщили, что прибыл новый выпуск прапорщиков из пажей и училищ.

Новость была живительная, предстояло разнообразие тем, увидеть новые молодые лица, пережить свежие настроения. Стало сразу весело и шумно.

Потянуло всех познакомиться возможно скорее с прибывшей группой молодежи. Вскоре, а это пришлось как раз в день полкового праздника 17-го года, появились и они, как всегда полагается в таких случаях, выплыли из входной двери гуськом – друг за другом. Их было несколько. Времени столько прошло с тех пор, что память мне изменила – 5, может быть, 6 – точно не помню числа.

Среди них самый младший в какой-то зеленой форме – юноша малого роста, слегка сутуловатый, очень некрасивый, немного смахивающий лицом на русскую молодуху, если накрыть ей голову платочком.

«Прапорщик Аполлон Колокольцов – из училища по первому разряду!» – пропищал он фальцетом и скромно опустил глаза вниз, когда до него дошла очередь представления.

Несколько месяцев прошло. Новый выпуск, как и все в полку, тихо растворился в среде своих эскадронов и быстро покрылся походной пылью. Господа прапорщики ожили, стали проявлять себя, кто как умел, и открыли свои молодые силы и характеры.

Между ними прапорщик Аполлон сразу ничем собственно не выделился. Он был скромен, даже застенчив, и неразговорчив.

В одну из полковых пирушек, или, как их принято было звать, «бимбусов», на просьбу кого-то из старших, для оживления засыпающих от скуки лиц, было предложено каждому из последнего выпуска показать себя в интимной обстановке – кто во что горазд!

«Колокольцов, русскую, Колокольцов, «matelotte», он нам покажет свое искусство», – подзадоривали молодого прапорщика его однокашники.

И действительно, внезапно преобразился «прапорщик Аполлон» – пустился в пляс, артистически и с огнем прошелся плавно он, как русская баба, помахивая платочком. Затем, уже под общее одобрение присутствующих, мастерски отчеканил руками и ногами несколько трудных пассажей нашумевшего когда-то танца французского флота под названием «matelotte».

«Настоящий моряк! Адмирал!» – раздалось где-то среди зрителей.

Так с тех пор и осталась за Колокольцовым на всю его жизнь эта кличка, данная ему «за морские способности».

Время шло. Колокольцова все узнали ближе, и он сделался общим любимцем молодежи.

Таким образом, он протянул в общей кипучей жизни полка и всю войну, выполняя свой маленький долг, как и все, ничем тогда из общей среды из скромности не выступая.

Пронеслось три года…

Проклятая революция смела фронты, подписала позорный мир, уничтожила все, чем гордилась и светлела память старины и величия дорогой Родины.

Не могла лишь погибнуть искорка, тлеющая в каждом дворянине-офицере, – честь грудью своею защищать правое дело и святую веру.

Группа офицеров лейб-драгун, собрав вокруг себя кучку добровольцев, другой год, не щадя здоровья и сил, билась, как умела, в рядах Белой армии Юга России.

Уже многие легли. Каждый из нас спокойно ждал своей участи. «От судьбы не уйдешь, а пока жив, сделаю, что в силах и что велит долг солдата» – так думал в то время каждый из нас, белый офицер и доброволец.

На одной из стоянок лейб-гвардии Драгунского эскадрона Сводно-гвардейского кавалерийского полка Русской Армии – это было в апреле 20-го года, где-то на ферме около Джанкоя – неожиданно открылись входные двери, и вдруг появился бывший прапорщик – теперь с четырьмя звездочками на погонах экзотической формы одного из «диких» полков, бывший «адмирал» Колокольцов.

Появился мрачный, хмурый. Неохотно пояснил тут же, что тяжело было тянуть походную лямку среди совершенно чуждых ему людей. «Потянуло безумно меня в свое родное. Тянуло и сбылось: отныне я снова среди своих. – И затем, обращаясь ко мне, четко отрубил конец своего повествования: – Господин полковник, разрешите немедленно в боевой наряд!» – и вытянулся – руку под козырек.

Помню, что тогда с трудом уверил его, что сейчас перерыв, а с первым пополнением его желание будет исполнено и его пошлют на Перекоп. Два месяца отсутствовал из эскадрона штабс-ротмистр Колокольцов. Подкрался к нему проклятый «сыпняк» и душил его сколько мог, но не задушил – судьба готовила ему более светлый удел.

Вернулся из отпуска по болезни в июне Аполлон-Адмирал прямо в бой и принял скоро, за отсутствием выбывших за ранением своих командиров, и 8-й эскадрон. Эвакуировали ротмистра Коптева, его заместитель, полковник Александровский, через месяц был сменен убитым во время атаки ротмистром Сергеем де Виттом. Тут же 19 июля в селе Жеребец А.Г. Колокольцов бодро принял на себя полноту власти и выполнил свой долг до конца.

Гражданская война в Крыму приходила к концу. Почти ежедневными боями село Каховка и весь правый берег Днепра переходили из рук в руки.

Впереди 8-го эскадрона бесстрашно и спокойно вел свой ало-белый флюгер навстречу то «красным курсантам», то «бандитам Буденного» Аполлон Григорьевич. Люди его любили и верили ему, как себе.

Видел я его уже в конце августа, усталого и измученного, черного от пыли, с постоянными тяжелыми головными болями. Жаловался мне на них, но ни словом не обмолвился он о справедливой возможности получить себе смену.

Злой рок смены ему не дал.