Первый сезон «Нуреева и друзей» прошел в Париже – во Дворце спорта, вмещавшем пять тысяч зрителей. В программу с участием Мерл Парк и артистов балета Парижской оперы входили четыре короткие, разноплановые работы: энергичное, жизнерадостное па-де-де из «Фестиваля цветов в Дженцано» Бурнонвиля, неоклассический «Аполлон» Баланчина, драматичная «Павана мавра» Хосе Лимона и «Ореол» Тейлора, как образец современного лирического танца. Именно «Ореол» принес известность Шарлю Жюду, молодому танцовщику франко-вьетнамского происхождения, азиатские гибкость, томность и скуластое лицо которого напомнили многим молодого Нуреева. Сам Жюд, впрочем, колебался, продолжать ли ему танцевальную карьеру. «Почему же ты здесь?» – спросил его как-то Рудольф. «Потому что так захотели мои родители и мой педагог», – ответил Жюд. «У тебя замечательное тело, идеально подходящее для танца, ты должен им заниматься», – настаивал Нуреев. Ему невыносимо было наблюдать равнодушие в танцовщике, так щедро одаренном природой. Именно его подстегивание, поощрение и пример, по признанию Жюда, укрепили его в решении остаться на сцене.

Рудольф познакомился с Жюдом на пляже в Эзе, неподалеку от Ла-Тюрби, в 1969 году. Прослышав, что он был единственным танцовщиком в своем классе консерватории в Ницце, Рудольф, всегда стремившийся открывать новые таланты, разыскал Шарля. «Я лежал на пляже, когда кто-то подошел ко мне и сказал, что меня ищет Нуреев, – рассказывал потом Жюд. – Мы поговорили минут десять. Он пригласил меня на ланч, но мне хотелось побыть со своими друзьями». Через четыре года, прилетев в Париж для выступлений в Лувре вместе с Макаровой, Рудольф сразу же узнал Жюда среди танцовщиков кордебалета. И пригласил его в ресторан «У Максима», где игриво попотчевал бефстрогановом, игнорируя других своих гостей.

Интерес Рудольфа к Жюду питало не только уважение к его таланту, но и физическое влечение. То, что Нуреев вожделел своего молодого протеже, было делом обычным. Правда, 21-летний Жюд был убежденным гетеросексуалом, но именно его недоступность делала Шарля еще более привлекательным в глазах Рудольфа. Замкнутому, тихому и благоговевшему перед Нуреевым Жюду, конечно же, льстило внимание известного танцовщика, но, когда оно становилось слишком заметным, Шарль явно испытывал неловкость. Рудольф в свою очередь из уважения к Жюду старался вести себя с ним осторожно и даже привлек в качестве посредницы Элизабет Купер. Рыжеволосая, веселая пианистка, она аккомпанировала танцовщикам на занятиях в классе в Парижской опере. Привлеченный ее жизнелюбием, Нуреев частенько приглашал Элизабет куда-нибудь по вечерам – в основном для того, чтобы она помогала ему завязывать знакомство с понравившимися мужчинами. «Его чаще привлекали натуралы, а не гомосексуалы, и он считал, что его шансы повысятся, если я объясню им, кто такой Рудольф Нуреев», – рассказывала Купер. Ей хорошо запомнилось, в какое уныние поверг однажды вечером Рудольфа отказ Жюда подсесть за их столик в новом популярном у богемы клубе «Септ»[258]: «Он попросил меня поговорить с Шарлем и пригласить его выпить с ним в “Ритце”. У Рудольфа там были апартаменты. Шарль знал, что Рудольф был им сильно увлечен, и опасался его. Но сказал, что придет». Увы, Жюд так и не появился. Свое разочарование Нуреев выместил на Купер: «Сука! Я хочу Шарля! Я хочу Шарля!» – раскричался он. Рудольф так расстроился, вспоминала пианистка, что даже запер ее в комнате «на всю ночь» со своим массажистом Луиджи.

Со временем Нуреев все-таки примирился с тем, что шансов на роман с Жюдом у него нет. И тогда они стали близкими друзьями. Они путешествовали, работали и обедали вместе во время гастролей «Нуреева и друзей». Будучи на пятнадцать лет старше Шарля, Рудольф сделался его наставником, примерив на себя роль, которую в его собственной жизни продолжал играть Найджел Гослинг. Нуреев поддерживал связь с Жюдом по телефону, призывал его активнее ходить в театры и кино, посещать картинные галереи и читать как можно больше. «Он всячески опекал меня и всегда беспокоился о моем будущем», – засвидетельствовал потом сам Жюд. Нуреев также старался заложить базу для дальнейшей сценической карьеры Шарля, занимался с ним и давал ему роли во многих своих постановках. «После вас, – признался он как-то Фонтейн, – Шарль мой любимый партнер».

* * *

На следующий день после Рождества 1974 года на Бродвее[259] стартовали выступления нуреевских «Друзей» – группы, объединившей в своем составе и классических, и современных танцовщиков. Билеты в театр «Урис», рассчитанный на 1903 места, были распроданы на целых пять недель; в результате этот сезон стал самым длинным и самым успешным концертно-танцевальным ангажементом в истории Бродвея[260]. Правда, избежать разочарований Рудольфу не удалось. Он очень надеялся, что Брун станцует Яго рядом с его Отелло в «Паване мавра», но Эрик ответил отказом. «Мы не спорили, но я ему сказал: “Рудик, я не могу быть одним из твоих «друзей» в этой программе, потому что среди них нет ни одного настоящего друга…” Не то чтобы я не хотел танцевать с Рудиком на одной сцене, просто мне не нравились их афиши», – так объяснил впоследствии Брун свой отказ. (Но, скорее всего, его не прельщала перспектива фигурировать в списке танцовщиков, заявленных в этих афишах, на втором месте.)

Баланчин также отказался от участия и разрешил Рудольфу танцевать его «Аполлона» только после того, как осознал, что доход от кассовой выручки за неделю принесет его Школе американского балета те двадцать тысяч долларов, в которых она отчаянно нуждалась. «Я спросила его, сколько он хочет, и он ответил: “Пять процентов, именно столько я привык получать, когда работал на Бродвее”, – вспоминала ассистентка хореографа, Барбара Хорган. – Просто Рудольф вызывал у него раздражение. Баланчина порой сильно выводило из себя преклонение публики перед звездой».

Несмотря на знаменитое изречение Баланчина «Балет – это женщина», наибольшим спросом у зрителей в том месяце в Нью-Йорке пользовались билеты на выступления Нуреева и Барышникова[261]. Но если Барышников танцевал классику с «Американ балле тиэтр», то Нуреев демонстрировал амбициозную эклектику стилей, танцуя по четыре разные роли за один вечер восемь раз в неделю. А ко входу в театр «Урис» непрерывным потоком, словно на какой-нибудь популярный бродвейский мюзикл, тянулись фанаты и новообращенные поклонники. «Вообще-то я не любитель балета, – признался корреспонденту “Нью-Йорк таймс” фабрикант одежды из Квинса. – Но вы можете не любить бейсбол и ходить на него, когда играет Бейб Рут»[262]. Некоторые приходили, чтобы увидеть Нуреева «живьем», во плоти, другие – чтобы посмотреть, а «не убьет ли он себя неумеренностью в танце», как написал один критик: «Нуреев был полутанцовщиком-полугладиатором».

А Марта Грэм, склонная к высокопарным заявлениям и