не являлось секретом для близких. В 1869 году, вспоминая родных, Великая Княгиня Елена Павловна говорила: «Это свойство семьи. В известном возрасте наступает усталость и пропадают желания… Надо им помогать. Надо их поддерживать, ободрять, не давать видеть все в мрачном свете…» (Ляшенко Л.М., 2002). Слова эти, как мне представляется, были адресованы любимому племяннику, Александру II. И у него наблюдались выраженные симптомы этой «генетической» усталости вследствие физических и психологических перегрузок, стрессов из-за тяжелейшего груза ответственности.

Архивное дело «По кончине Государя Великого Князя Михаила Павловича» (РГИА. Ф. 548, оп. 1, д. 1064а; 1849 г.) содержит два очень интересных документа почти идентичного содержания (№№ 2376 и 2377 от 19 сентября 1849 года): письма Управляющего гофмейстерской частью Двора Великого Князя, генерал-майора К.А. Криденера врачам, лечившим Его Высочество в Варшаве, лейб-медикам И.В. Енохину и Ф.Я. Карелю: «Милостивый Государь! В память трудов и попечений, понесенных Вами во время болезни в Бозе почившего Государя Великого Князя Михаила Павловича, Государыня Великая Княгиня Елена Павловна поручить мне изволила препроводить к Вашему Превосходительству золотую табакерку, бриллиантами украшенную, с вензелевым изображением имени Его Высочества…». Письма свидетельствуют, что претензий у семьи покойного к врачам не было.

* * *

Вернемся в центр Варшавы – знаменитый Бельведерский дворец, ставший последним пристанищем Великого Князя. Свои впечатления о происходившем донес до нас в своем письме[147] Императору граф В.Ф. Адлерберг. Привожу пространную цитату из этого документа, поразившего меня военной четкостью и краткостью информации: «…я имел счастье видеть Их Высочества Великую Княгиню Елену Павловну и Великую Княгиню Екатерину Михайловну сегодня три раза: утром в 10 часов и потом в 1 и 8 часов пополудни, после панихид. Их Высочества, благодаря Бога, в довольно спокойном состоянии, чему способствует почти не прекращающееся пролитие слез. О состоянии их физическом доктор Микшик сообщает подробно доктору Карелю, для доклада Вашему Величеству… Тело в Бозе почившего Великого Князя будет бальзамировано завтра утром рано. Отложить этого далее было невозможно, по показывающимся признакам порчи. После сего оно будет немедленно положено в гробы свинцовый и деревянный… Их Высочества не пишут к Вашему Величеству потому, что еще слишком глубоко сокрушены и физически устали… Здесь все тихо и спокойно, но и печально и мрачно…». В следующем рапорте В.Ф. Адлерберга от 31 августа 1849 года читаем: «…тело в Бозе почившего Великого Князя, бальзамированное вчера по методу Ганоло[148], было вчера вечером положено в гроб… По выходе за заставу гроб снимется с колесницы и поставится в фургон, в котором повезется до Чесмы…» (то же дело, листы 53–53 об.). В семье Романовых долго сохранялась традиция при посещении столицы Польши бывать в покоях Бельведерского дворца, отдавая дань памяти Великого Князя.

Между тем соратники прощались с умершим. По действующей армии 30 августа был издан приказ № 199: «…С великою горестию объявляю войскам об этой великой потере. Армия наполнена офицерами, воспитанными под его попечением. Артиллерия наша образована и устроена его трудами… Награда делам его на небесах и в потомстве… Фельдмаршал, Князь Варшавский Граф Паскевич-Эриванский» (то же дело, лист 56).

Вскоре траурный поезд из многочисленных экипажей, карет и повозок, тщательно охраняемый, с полевыми кухнями, двинулся из Варшавы в Петербург. Великий Князь Михаил Павлович шел в свой последний поход, домой, навсегда… Всего, согласно материалам дела 466 (ф. 515, оп. 8 «О перевозе тела Великого Князя Михаила Павловича…», 1849–1850 гг.) было задействовано 115 почтовых лошадей[149]. В числе сопровождавших, двигаясь в карете сразу за катафалком, был и Я.В. Виллие. Какие думы тревожили в дороге врача, прощавшегося с другом? О суетности бренной земной жизни? О многих добрых делах, сделанных Михаилом Павловичем? О несовершенстве медицины? Кто знает… Последовали не только награждения медикам и организаторам траурного кортежа. Ряд руководителей, в первую очередь, Д.Я. Лоссиевский, начальник военно-медицинской службы, были сурово наказаны Николаем I, который лично проверил организацию медицинских мероприятий в войсках, находясь в Варшаве в продолжение болезни брата. Взыскания оказались суровыми – военный суд, разжалование в рядовые ординаторы, ссылка.

Высочайше был утвержден траурный маршрут следования тела из Варшавы (через города Остроленку, Сувалки, Ковно, Вилькомир, Динабургскую крепость, Режицу, Остров, село Городец[150]. Министр Императорского Двора специальным письмом (№ 3327 от 1 сентября 1849 года) дал указания В.Ф. Адлербергу по оформлению гроба: «…с золотым глазетом, с серебряным газом и серебряными ручками. В главе должна быть серебряная доска с надписью: Его Императорское Высочество, Государь Великий Князь Михаил Павлович, родился 28 Генваря 1798 года, скончался 28 августа 1849 года…»

Великий Князь Николай Николаевич (старший) так вспоминал о прибытии тела дяди в столицу: «…15 сентября поехали в Чесьму (путевой дворец на въезде в Петербург – Ю.М.) встречать тело Михаила Павловича. По унтер-офицеру, рядовому и офицеру из всех его рот, эскадронов и батарей провожали и несли его гроб, который весит около 60 пудов… много было его свиты и гренадеры-старики… все плакали…» (Белякова З.И., 2002).

Погребение тела Михаила Павловича торжественно прошло 18 сентября 1849 года в Петропавловском соборе. Недомогавший, поникший Николай I присутствовал на всех панихидах. Он беспрестанно говорил о своем «рыжем Мишке», как с любовью называл младшего брата. Именно с этого времени болезни, не осмеливавшиеся поднять головы, стали часто навещать Государя, он вернулся из Варшавы «сильно постаревшим», «ослабевшим» (Тютчева А.Ф., 1990).

Погребение прошло строго в соответствии с Высочайше утвержденным церемониалом[151]. Вот как вспоминал об этом М.А. Корф (2003): «…часов в 9 утра, приехали Августейшие вдова и дочь. Прощание их было без свидетелей. Литургию совершал Митрополит С.-Петербургский и Новгородский Никанор с придворным духовенством. Вскоре по ее окончании приехали Государь с Императрицею, Цесаревною, Великою Княгинею Александрою Иосифовною и всеми сыновьями. Государь подвел дам к последнему целованию, после чего они уехали, и тогда началось отпевание. Печальный обряд совершал тот же митрополит с тремя архиереями и многочисленным собором придворного, военного и приходского духовенства. В конце Государь приложился первый, а потом, пока мы все подходили, продолжал стоять на верхней ступени катафалка, у изголовья гроба, в слезах и с поникшею головою. Гроб подняли, сверх казаков, сам он с своими детьми и все, кому достало места прикоснуться. Вокруг раскрытой могилы произошла теснота ужасная, но мне посчастливилось стать за Великим Князем Константином Николаевичем и почти рядом с Государем. Холст, на котором спускали гроб, держали, в первой шеренге, дюжие нижние чины, во второй, остававшиеся концы – Государь и его дети. Во все время отпевания доктор Карель стоял неотступно близ Государя, а при несении гроба следовал