Шрифт:
Закладка:
Его голос задрожал и оборвался. Я не торопила, сидела тихо и ждала продолжения.
Отец еще раз надрывно втянул воздух, прежде чем говорить дальше:
— Сердце разрывалось от боли, когда стало ясно, что я должен ее отпустить. Она ушла, а мы с тобой здесь остались, и с тех пор я больше ни разу Кики не видел. Лес разозлился, что я его дочь увести пытался, и больше не пускал меня под свою сень, а ее не выпускал ко мне. Даже если рядом стояли – я с одной стороны границы, она с другой, и между нами не больше шага было – не могли ни увидеть друг друга, ни прикоснуться. Вот так и жили. Одна радость у меня была – дочь подрастала. Чем старше ты становилась, тем сильнее на мать становилась похожа. Я все ждал, когда у тебя дар проступит, но он спал.
— Уже проснулся, — смущенно призналась я и поведала, какого шухера в лесу навела, пока за водицей для мошенника-Марка ходила.
Отец смеялся до слез, а потом с умилением сказал:
— Ну вся в мать. У Кики характер тоже не сахар. За это и любил.
Мы еще долго разговаривали, потом отец заснул, а я на цыпочках вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Теперь все будет хорошо, я это знала наверняка.
В гостиной в кресле у камина, я нашла Ханса. Подперев щеку кулаком, он задумчиво листал какую-то книгу и, кажется, был мыслями где-то очень далеко от этого места. Однако, когда я попыталась подкрасться и напугать его, лениво произнес:
— Я все слышу.
Тьфу ты. Ушастый какой.
Я подошла ближе и остановилась прямо перед ним, глядя сверху вниз. И чем дольше смотрела, тем большей нежностью наполнялось сердце. Такое чувство, будто нашла утерянную часть самой себя…
Он протянул мне руку, и я без раздумий вложила в нее свою ладонь. А он возьми и дерни, так что оказалась у него на коленях, со всего маха врезавшись в широкую мужскую грудь. Услышала, как билось сильное сердце, и так хорошо стало, так уютно и радостно, что чуть не заурчала от удовольствия.
— Пусти!
— Не пущу.
— Ну и ладно.
Я устроилась поудобнее у него на руках, обняла и щурясь, как довольная сытая кошка, уставилась на огонь. Хорошо все-таки что меня в Чернодырье занесло. Дар проснулся, тайны прошлого вскрылись, от обмороков избавилась, и ЕГО встретила. Разве может быть что-то лучше?
И все-таки вопрос один остался. Чуть отстранившись, я заглянула в невыносимо синие глаза и спросила:
— Ты знаешь мою мать? Кикимору?
— Кики? — слегка удивился он, — а как не знать. Она если разойдется, так весь лес по струнке поставит. Ей что дух леса, что ведьма озерная – всех построит. У нас как на дальних болотах дымить начинает, так все по щелям прячутся. Душевная женщина, добрая, отзывчивая…
Последние слова явно дались ему с трудом.
— Подлизываешься? — догадалась я.
Ханс не стал отпираться:
— Есть немного. Как-никак будущая… — но не договорил. Как-то надсадно крякнул и вздохнул.
— Когда ты понял, что я одна из «ваших»?
Ханс неспешно убрал тонкую прядь волос, упавшую мне на щеку, и сказал:
— На втором или третьем обмороке подозрение закралось. Так ведут себя те, кому инициироваться мешают. Вот и начал тебя плодами матушки-Рябины подкармливать, чтобы пробудилась поскорее.
— Спасибо тебе. Если бы не ты…
— Тсс, — тихо прошептал он, склоняясь ближе ко мне.
В синих глазах плясали отблески каминного пламени, а еще я видела в них свое отражение. Все ближе, ближе, ближе…
Потом наши губы соприкоснулись, и я поняла, что до этого и не целовалась вовсе. С Марком так, нелепое чмоканье, от которого слюней больше, чем удовольствия. А тут аж сжалось все. Сердце ухнуло до пяток, и голова пошла кругом.
Я вцепилась в мужские плечи, подалась вперед, со всей страстью отдаваясь поцелую, и напрочь забыв обо всем остальном.
А за окном, вдали темнел Черный лес. Радовался за нас. И ждал нашего возвращения.
