— Какой сложный план, — хмыкнула бабушка.

А я, сложив ладони домиком, взмолилась:

— Бабушка, милая. Испеки пирожочков. Пожа-а-а-алуйста.

— Пирожочков, говоришь? — задумалась она.

— Да. Тех самых, что Леший просит. Его любимых

— Его любимых? — она окинула меня с ног до головы придирчивым взглядом, — ну разве что один.

— Спасибо! Спасибо! Спасибо!

— Да ты не стой на пороге. Поди замерзла вся?

— Очень замерзла, — согласилась я.

— Заходи, не стесняйся. Пока я печку посильнее растапливаю, согреешься, — она гостеприимно распахнула дверь, — и тесто у меня как раз подошло. Я как чувствовала, что пригодится, когда с ночи опару ставила. Заходи.

И даже взамен ничего не попросила!

Вот есть же добрые люди на этом свете. Не то что все эти ведьмы, да лешие. Да Синеглазые, которые то под ногами путаются, то исчезают внезапно.

Оглянувшись, я обвела взглядом полянку перед домом и ожидаемо не увидела своего странного спутника. И вопреки здравому смыслу, так жалко стало, что словами не передать.

Вот чего он мне так в душу запал? Кто-нибудь может объяснить?

Я, конечно, себя отругала. Напомнила, что я тут не просто так чтобы по лесу мотаться, а чтобы спасти своего любимого. Самого достойного, между прочим, кто бы там чтобы ни говорил!

— Ну что ты топчешься снаружи, как неродная. Заходи, — поманила бабушка, отступая в сторону и широким жестом приглашая меня зайти.

Ну я и зашла.

Внутри дом оказался еще просторнее, чем снаружи. Высокие потолки, да дверные проемы. Сени широкие, комнатка за цветной шторой, дверь в погреб, да кухня в центре которой стоял большой дубовый стол, а у стены потрескивала печка.

— Вещи вон туда клади, – она указала на лавку возле печи, — там тепло. И сапоги туда же. Я сейчас тебе носки теплые дам. Между прочим, из собачьей шерсти, в них ноги мигом согреются. А я пока чаю тебе заварю.

Я скинула одежду, с удовольствием напялила огромные бежевые, слегка колючие носки. Хозяйка тем временем накрывала на стол. Выставила чайник с ароматными травами, маленькую вазочку с малиновым вареньем и баранки.

— Спасибо, — я аж от удовольствия зажмурилась, когда холодными ладонями обхватила горячую чашку и сделала первый глоток.

— Ты отдыхай, а я за дровами пока схожу, — она сунула ноги в валенки, накинула на плечи старенький ватный тулуп и вышла на улицу.

А я пока чай пила да отогревалась, после борьбы с непогодой. Потом взгляд подняла, да подавилась, так что слезы из глаз хлынули.

В окне торчал Синеглазый. Да еще и руками махал, требуя, чтобы я вышла.

— Не-а, — фыркнула я и потянулась за очередной баранкой, — тебе надо, ты и заходи.

Он нахмурился и еще сердитее руками замахал, а я взяла и отвернулась. Вот еще, всяких проходимцев слушаться.

А там уже и бабушка вернулась с пятью осиновыми полешками. Один за другим закинула их в топку и шустро пошуровала там кочергой

— Сейчас мигом разогреешься. Расслабишься, — ласково приговаривала она, — Я пока тестом займусь.

— Давай помогу, бабушка, — с этими словами я забрала у нее деревянную кадку, над которой высилась шапка из теста, и с трудом поставила ее на стол.

— Спасибо, внученька. Сейчас мигом все готово будет, — Она присыпала поверхность мукой, потом вытащила тесто из кадки и смачно шлепнула его на стол, — сейчас все-е-е будет.

Вооружившись скалкой, она принялась раскатывать тесто. Да не маленькими кругляшами, а одним большим пластом.

Долго раскатывала – пока весь шматок не превратился в тонкий пласт размером с простынь.

А за окном все так же маячил Синеглазый, размахивая руками пуще прежнего.

— На выход! Живо! — читалось по его губам.

Я упрямо мотнула головой и так же бесшумно сказала:

— Нет.

Старушка каким-то образом услышала:

— Ты с кем это разговариваешь? — и подозрительно на окно обернулась.

К счастью, Хансу уже было не видать.

— Сама с собой спорю, — смиренно произнесла я, — о том, как дальше быть, да домой возвращаться.

— Бывает, — она довольно похлопала ладонью по тесту, — во как тоненько раскатала! Пирожок, что надо получится, с хрустящей корочкой.

— А начинка какая будет?

— Начинка… — бабулечка усмехнулась, — а сама-то как думаешь?

В этот момент я снова увидела за окном Ханса. Он выразительно провел пальцем поперек горла и, кажется, сказал:

— Беги!

Мне как-то не по себе стало.

Посмотрела на бабушку в голубом платочке, на ровнехонький раскатанный пласт теста, на окно, в котором еще мгновение назад торчала макушка Ханса.

Чего он так нервничал-то? Вроде все хорошо, насчет пирожков договорилась. Осталось только дождаться, когда их напекут.

Кстати, а что это за пирожок получится из такого огромного куска теста? Туда целый таз начинки можно вывалить – и то мало будет. Можно теленка целиком завернуть.

Как-то неправильно все это…

Вдобавок за окном снова мельтешил Ханс и уже обеими руками указывал в сторону выхода, и при этом еще что-то беззвучно орал. Судя по движению губ, что-то явно неприличное. Очень неприличное.

И так увлекся этим делом, что не успел спрятаться, когда старушка, обеспокоенная мои подвисшим состоянием, обернулась к окну.

Обернулась, да ни черта не увидела! Хотя Ханс все так же маячил на виду.

— Ты чего там все высматриваешь? — спросила она и подошла ближе к окну. Отодвинула накрахмаленную шторку и, чуть ли не прижавшись носом к стеклу, поводила головой из стороны в сторону, — вроде нет никого.

А Ханс прямо перед ней стоял! Еще и махал мне, требуя, чтобы я вышла.

Что вообще тут происходит?

А тут еще и дверь входная возьми, да и бахни со всей дури по стене.

Я вздрогнула и попятилась, а бабушка с какой-то странной прытью подхватила кочергу и пружинистым шагом вышла на крыльцо, дабы проверить все ли в порядке. Хищно прищурившись,