у меня такое впечатление, что, начиная с 1 мая 1931 года четырехлетним карапузом на плечах отца и кончая 1 хая 1937 года десятилетним пионером в красном галстуке рядом с коммунистом-отцом, я не пропустил ни одной майской и ноябрьской демонстрации.

Весь день с раннего утра до вечера посвящался десяти минутам прохождения по Красной площади. Я говорил выше о своем атеизме, о своем убеждении с четырехлетнего возраста: «А бога нет!». Бог был. Живой. На трибуне мавзолея Ленина. В центре своих апостолов. Глаза напряженно искали невзрачную маленькую фигурку в сером. А сердце билось так, словно идешь на свидание с любимой девушкой. И голова шла крутом, будто она шептала тебе «да!». Вот это и есть искусственно и искусно сработанная харизма, которая цементировала советское общество четверть века, привела к сотням, если не тысячам человеческих жертвоприношений на похоронах Сталина и существует по сию пору для целой трети россиян. Для одних — как ностальгия по прошлому. Для других — как знамя протеста против очередной шайки разбойников, дорвавшихся до власти и денег.

Для меня этот театр был намного важнее всех остальных учреждений культуры. Он с четырех и до почти тридцати лет делал меня фанатиком-сталинистом, как Коран — моджахеда. И в четыре года и в двадцать девять — до самого XX съезда КПСС в январе 1956 года — я в самом буквальном смысле слова готов был отдать свою жизнь за Сталина. Пожертвовать своей жизнью, чтобы он восстал из гроба после смерти. Заслонить своей грудью, если бы на него покушались. И, конечно же, верил каждому его слову, как любой сектант — главе своей секты. Без этого просто не понять моей жизни с выхода в коридор «Московского корпуса» весной 1931 года и до открытия своей «футурологии» весной 1956 года.

Навстречу войне

Небольшое отступление. Данте изображал в своем «Аду» грешников с головами, вывороченными лицом назад. Именно такими предстали все без исключения правители европейских держав в 1938 году, накануне Второй мировой войны. Все английские и французские министры, а также Гитлер, Муссолини и Сталин были уверены, что в случае начала новой крупномасштабной войны предстоит простое повторение Первой мировой. И на сколько бы километров ни продвинулись немцы вглубь России и Франции — их ждут ряды окопов, в которых они завязнут при любом количестве таранных танков. Только этим можно объяснить поведение французского правительства в 1939 г. и Сталина в 1941-м. Да, наверное, до 1938 г. и сам Гитлер думал схоже.

Но вот в 1937 г. вышла книга немецкого генерала Гудериана «Внимание — танки!». Генерал предлагал сумасшедшую авантюру: пустить крупные танковые колонны без поддержки пехоты по дорогам вглубь расположения войск противника. Казалось бы, самоубийство: кончится топливо, танки будут окружены и сожжены. Однако генерал настаивал: прежде, чем кончится топливо, войска противника будут полностью дезорганизованы, и пехоте придется лишь добивать мечущихся в панике людей. К 1938 году Гудериан сумел убедить в своей правоте немецкий генеральный штаб и самого Гитлера.

Уточним, что в 1940 г. одна из книг Гудериана была переведена на русский язык, и у стратегов Сталина было достаточно времени, чтобы сделать необходимые выводы. Собственно, те из них, у кого образование было выше начального и кто не попал под каток Большого Террора, такие выводы сделали. Они предложили отвести Красную Армию в укрепленные районы по старой (до 1939 г.) границе по линии западнее Минск — Киев, поставить танки и самолеты в укрытия, чтобы их не разбомбили в первый же день войны самолеты противника, а между старой и новой границей оставить лишь прикрытие из подразделений НКВД, заминировав все дороги и мосты. Тогда немцам, при любом их напоре потребовалось бы немало дней, чтобы добраться до старой границы, где их ждала бы готовая к отпору примерно равная по силе сила. Иными словами, предлагалось битву на Курской дуге провести не под Курском, а под Минском и Киевом И в июле не 43-го, а 41-го…

Но разве генералам и их будущему генералиссимусу достаточно года, чтобы прочитать книгу о том, что именно их ожидает, уже не на немецком, а на русском языке?

Гитлеру доложили, что Большой Террор выкосил в Красной Армии почти все мыслящее самостоятельно, что командование осталось на уровне ефрейторско-фельдфебельского, что 5-миллионная армия беспечно выставлена к новой границе и бездумно поставлена под удар, которым можно полностью ликвидировать ее за считанные дни. Забегая вперед, добавим, что именно так оно и произошло за считанные недели июня — июля 1941 г. и что если бы Гитлер по чисто политическим соображениям не застрял под Одессой, Севастополем, Ленинградом и Москвой, а прорвался бы к Сталинграду осенью не 1942-го, а 1941-го, лишив наши танки и самолеты бакинской нефти, то, наверное, разговоры компании подростков в октябре-ноябре 1942 г. на далеком Урале о необходимости уходить в партизаны, если немцы доберутся до Урала, оказались бы вовсе не такими уж риторически беспочвенными…

Но мы говорим об июне 1941 года и пытаемся понять поведение взрослых людей в те дни глазами 14-летнего подростка.

* * *

Перелистываю школьный дневник 7-го «Г» класса 5-й школы города Перово. Последние страницы. 20 мая 1941 года — экзамен (он тогда назывался «испытание») по русскому письменному. 22-го — русский устный. 24-го — география. 26-го — Конституция СССР. 29-го — алгебра письменная. 31-го — физика. 3-го июня — зоология. 5-го июня — геометрия. Все. Восемь экзаменов — все «отл». Пятнадцать годовых отметок — все «отл», кроме физкультуры, которая «хор», но которая и тогда, и сегодня «не считается». Резолюция, именуемая «Итоги года»: «Окончил семь классов НА ОТЛИЧНО». Это означало Похвальную грамоту и право поступления вне конкурса и без дополнительных испытаний в любое среднее специальное учебное заведение (в том числе в военную спецшколу), либо в 8-й класс.

Формула «Окончил» вместо формулы «Переведен в следующий класс» в предыдущих школьных дневниках означала, что со школой было покончено. Напомним, что даже всеобщее неполное среднее образование было достигнуто лишь через 15 лет, в середине 50-х. Поэтому мы, почти двести подростков в четырех седьмых классах, составляли самую высокообразованную элиту среди сверстников Плющева и его окрестностей. Многие в 12–14 лет уже помогали матери по хозяйству, учились какому-то ремеслу, а то и ходили в подручных у отца. Из 45 учеников 7-го класса «Г» 5-й перовской школы лишь один мужского пола и несколько — женского собирались в 8-й класс: из четырех седьмых намеревались сформировать лишь один восьмой, да и тот с привлечением желающих из