Бр-р-р-р! Выходи давай, бессовестная кошка! Прячешься? Ну прячься, негодница. Разбаловала тебя бабушка. Точно разбаловала.

Пока искала, Галя уж и чай расхотела пить. Да и куда уж в полутьме с заваркой возиться. Лучше выспаться. Новый день сулил новые дела. Перед полным переездом предстояло разобрать бабушкины вещи. Что-то на свалку вынести, что-то в дом престарелых передать. Фотографии эти жуткие с мертвецами со стен убрать. Рисунки пыльные. И электрику не мешало позвонить поутру. Пока нигде не замкнуло и, не дай бог, пожар не начался.

Галя вернулась в спальню, укуталась в одеяло с головой, подтянула ноги к груди, чтобы скорее согреться, и попыталась снова уснуть. Но стоило ей немного задремать, как под кроватью стало происходить нечто странное. Послышались возня, шуршание и царапающий звук – звук когтей, снимавших деревянную стружку с каркаса старой кровати.

– Муся! – скинула с себя одеяло Галя. – Твою дивизию! Дашь ты мне поспать или нет?

Галя постучала по дну кровати и услышала, как юркое существо метнулось в сторону и затихло. Она свесила голову вниз, приподняла край одеяла и заглянула под кровать. Чёрная густота. Затхлая, пыльная бездна. Прищурившись, женщина заметила в дальнем углу какое-то движение, что-то стукнулось о ножку кровати и тихонько зашипело.

– Стыдно тебе? – Галя протянула под кровать руку, чтобы нащупать кошачье тельце и почесать шёрстку.

В эту же секунду большой палец Галины пронзила острая боль.

Словно лезвием полоснули по мягкой тёплой плоти.

– Больно! Муся! Что на тебя нашло?

Галя нащупала на тумбочке выключатель, но ночник не работал. Проклятая проводка! Пришлось подсветить себе включённым экраном телефона. Палец горел и будто сразу припух. От кончика фаланги до запястья струилась алая струйка крови.

Галина покрепче взяла в руку телефон. Снова свесилась головой вниз с кровати и направила луч света прямо туда, где должна была прятаться кошка. Пустота. Только пустота, в которой летали подсвеченные фонариком телефона пушистые пылинки.

Ничего не понимая, Галя подняла голову и чуть не обмерла от страха. Напротив неё, возле занавешенного на время траура, а теперь почему-то раскрытого зеркала, изогнувшись в чудовищной звериной позе, стояло нечто, похожее на крошечную девочку с чёрными глазами, когтистыми руками и окровавленным ртом с сотней мелких желтоватых зубов.

– М-я-а-с-о! – скрипучим голосом произнесло существо.

Галя задрожала. Девочка наклонила голову набок и, улыбнувшись, выплюнула на шерстяной ковёр кусочек говяжьей кости со словами:

– Но-ва-я хо-зя-а-а-йка!

Нелли Зайцева

Отморозки

Впервые на этой вписке. Я здесь новенькая, бесправная и самая тихая. Молчу и боюсь спалиться, что я слишком правильная для этой компании. Дочка судьи и полицейского. Комбо из правопорядка, таких тут не любят.

Квартира кого-то из толпы. Обычно понятно, кто хозяин: он следит, чтобы снимали обувь, не разбили люстру, не жгли костры в гостиной. Но в этом месте всем пофиг на чистоту и сохранность: ходят обутыми, курят в кроватях. Кто-то нашёл старую хоккейную клюшку и стучал в потолок. Никто не кинулся успокаивать буйного. Видела, как прожгли ковёр плоскими свечами, расставленными в форме звезды. Под алюминиевым дном остались угольные следы. Никакой реакции, включённого света и разбирательств в духе «кто это сделал?!». Вечеринка продолжается.

В комнате шумно, дымно, долбит музыка. Какой-то парень из колонки призывает всех устроить дестрой. Я хочу подпевать вместе со всеми, но не знаю слов. Почти запоминаю припев и уже готова блеснуть, но песня заканчивается, играет новая, незнакомая.

Одеждой не выделяюсь: колготки-сетка, косуха, тяжёлые ботинки. Но выгляжу так, будто стащила наряд у старшей сестры.

Как чужая кожа, вторым слоем на ПВА-клее. Чуть намочишь, расковыряешь вопросом, и всё понятно – самозванка. Просто хочет дружить с крутыми ребятами. Хотя у самой нелюбимая скрипка, вуз, который выбрала мама, и ежечасные отзвоны родителям: «Всё в порядке, в настолки играем, скоро буду».

В разговоре точно бы себя выдала. Спасибо, что музыка громкая, ничего не слышно, общаемся только жестами. Ко мне дважды подошли, хлопнули по плечу и поднесли два пальца к губам, как при затяжке. Я достаю пачку с одной сигаретой, показываю содержимое и развожу руками. Так отмахиваются прохожие на улице. Последняя сигарета как священная корова – её всё почитают и никто не берёт. Разочаровываю отказом, но не палюсь.

Они как будто созданы для этой черноты, дыма, металла, рваных ритмов. У них носки с дырками и цитаты из Блока. Курят дешёвый табак через мундштук. Приходят в школу, когда захотят, уходят в любое время. Часть предметов изучают сами и тянут на второй университетский курс, по другим – самые слабые в классе. Чуткие к справедливости, чуть не по ним – сопротивление в жёсткой форме: анонимные звонки о бомбах, кража ключей от всех классов и пикеты в коридорах.

Вступаются за всех слабых, не терпят насилия, давления. Всё делают вместе, единогласно и организованно. Учителя жмутся от них по углам и принимают за сектантов, но это бред. Выглядят они мрачно – чёрные плащи, куртки, черепа, кресты.

В сюжетах рисунков и стихов много про смерть. Но, как по мне, это образ, а не убеждение.

Из тех, кто в квартире, знаю не всех, человек десять из нашей школы. Сама здесь оказалась случайно. Услышала про вечеринку и пришла. Народу много, всего человек тридцать. Подумала, что примут за чью-то подружку, и так останусь. В крайнем случае выгонят, снимут одежду, в которой пыталась сойти за свою, и пустят в трусах по городу. Так уже было с одной девчонкой из параллели. К такому повороту готова: спрятала в мусорке у подъезда пакет с запасной одеждой.

Я искала в квартире семейные фото. Представляла, что там будет ребёнок, а я вычислю, кто из толпы им мог быть примерно десять лет назад, и буду избегать его. Он меня не приглашал и больше других был вправе выгнать. Но семейное фото не нашла. Только чёрно-белый портрет старика, а перед ним огарок церковной свечи. А вот и хозяин. Новопреставленный, как сказала бы моя набожная мама. От себя добавлю (всё-таки его ковёр ботинками топчу): светлая память.

Музыка резко оборвалась, врубили свет, и какой-то парень в серой футболке запрыгнул на диван и как со сцены начал объяснять правила игры:

– …один становится покойником, ложится на диван, остальные по очереди к нему подходят, отыгрывают скорбь, прощаются. Имён не называем, только «он/она».

Началось. Я отсчитываю шаги до выхода, прикидываю, успею ли я выбежать до того, как меня повяжут. Прогнозы неутешительные, шансов нет. Ловлю себя на этой мысли и тут же осуждаю: мышью хочешь остаться? Остаюсь.

На диван ложится незнакомец с волосами до плеч. Я закусываю губу. Был бы парень из нашей школы, я бы хоть пару светлых слов о нём связала. А этот… Он был верным другом?

Хорошим сыном своему отцу? Не