— Ассялям алейкум, Азиз-паша, надеюсь, вас предупредили о моём визите⁈ — и сразу отругала себя за весёлый тон. Так нельзя обращаться к своему командиру.

— Аллейкум ассалям, о, луноликая ханум… До моего слуха дошло, что какие-то личные обстоятельство задерживают вас.

— Да. Задерживали. Но я убедила брата, что справляюсь с ними.

Паша бросил нервозный взгляд на телохранителей принцессы, усевшихся, словно там и сидели — у входа в палатку. Кадомацу перехватила взгляд и поняла:

— О, не обращайте внимания, Азиз-паша, эти телохранители только на дорогу сюда, они уйдут, едва вы выделите мне местную стражу.

Ракшас кивнул, и хлопком подозвав адъютанта, шепнул краткое распоряжение.

— Только, о, дивнобёдрая красавица, это будут личные слуги Махмуд-эмира, да упокоится его душа в райских кущах.

— Мне слуги не нужны, только вестовые и охрана. Да и охрану только на три-четыре дня.

— А что будет через три-четыре дня, о шербет моего сердца? — спросил паша, откусив большой кус шербета.

Метеа уловила намёк:

— Приедут мои личные телохранители, о светлейший.

Ракшас улыбнулся:

— Вах-вах-вах, какая досада! Ко мне, недостойному червю, пришла сама дочь императора, а я не могу поделиться с ней ни сладостями, ни водой!

— Ну, ещё не хватало вам ради меня нашу еду возить. Она же огнеопасна, генерал. Вы лучше скажите, какие будут приказания?

— О чём ты говоришь, о, станом подобная иве! Какие ещё, милостью Аллаха, приказания⁈

— Ну, вы же мой начальник, генерал. А я ваш полковник, подчинённая. Милостью Аллаха ли, своею ли волей — приказывайте, распоряжайтесь.

— Ох, беда на мою несчастную голову! — закатил глаза генерал, не забыв запить кусок шербета.

— Брат, наверное, дал вам какие-то особые распоряжения насчёт меня?

— О, Аллах Милосердный, ты видел, что я хотел молчать. Но от такой женщины скрывать не в силах! Что же ещё мог приказать брат, если он по-настоящему любит сестру? Конечно же, — доколе позволит мне Всевышний, держать вас подальше от войны, и не пускать в сражения!

— А вы его не слушайте!

— Вай-вай вай, да что ты такое говоришь! — грустно улыбнулся паша: — Как я, отец шести дочерей, муж четырёх жен, брат трёх сестёр, да могу не слушать! Женщина, да такая молодая, да красивая — дома должна сидеть, радоваться жизни, а девушка — мечтать о муже, храбром и сильном, который будет её защищать в драке, а не сама в драку лезть.

— Я драки не боюсь, вы же знаете. Разве у эмира полка больше шансов погибнуть, чем у копейщика второй линии⁈

— Ох, это ещё беда на мою голову, о юная ханум. Твой Азиз-паша как узнал про это, так целый день провёл в молитвах, спрашивая у Аллаха — за какие прегрешения эта беда на его старую голову — отца шести дочерей, мужа трёх жен и брата четырёх сестёр! Но, посему вижу, что коварство Иблиса неистощимо, раз он посылает тебя мне второй раз, уже в облике женщины!

— А что не так с обликом женщины?

— Вах, что за глупый вопрос! Ты посмотри на меня, старика — вроде уже совсем лысый стал и из ума выжил, и по должности должен о всякой стратегии-тактике думать, но гляжу на тебя — и всякая стратегия и тактика в мою голову не лезет, только стан твой тонкий, да бёдра крутые, щеки нежные и губки алые.

Девушка покраснела, став алой целиком — как-то не укладывалось в её голову, что пол может стать помехой в её планах.

— А вы не думайте!

— Да предаст Аллах мне сил в этом! А теперь подумай о рядовых башибузуках — многие из них даже своей матери и сестры без паранджи не видели! А тут — командир, эмир-ханум, которая всегда должна быть на виду, впереди, открывать лицо, и командовать голосом!

Увидеть ракшасскую девушку действительно было трудно — чтобы они не убежали из дома, воспользовавшись мимикрией, им предписывалось одеваться в платье, закрывающее всю поверхность кожи, а чтобы их не похитили и не увезли прямо с улицы в пустыню — надевать ещё уродливый плащ, закрывающий фигуру с головой целиком и скрывающий походку. Что-то вроде подвязывания рулевых крыльев девочкам на родине принцессы. А уж женский голос для ракшаса и вообще был чем-то невероятным — в семьях говорить полагалось только мужчине, женщина открывала рот только перед мужем или детьми. Впрочем, немногим свободнее были порядки в старых семьях Края Последнего Рассвета — но девушкам демонов хоть позволялись изящные искусства, а не только домашняя работа.

— Я думаю, — осторожно начала она, чтобы не обидеть, в общем-то, дружелюбно настроенного к ней пашу: — Что на поле боя больше решит то, насколько я смела, и насколько владею полководческим искусством, а не то, насколько нежен мой голос или привлекательно лицо.

— Отваги тебе не занимать, — усмехнулся старый ракшас, поднимаясь с подушек, и садясь напротив гостьи: — Ох, сколько думал — «доставит этот храбрец седых волос в твою бороду», когда ты ещё фланговым копейщиком была, пряталась от меня! Только вот не знал, из-за чего мне эта седина придёт! Воистину, пути Аллаха неисповедимы!

— Так будут приказания, командир⁈ — сидя, низко поклонилась Третья Принцесса.

— Ступайте, эмир, и познакомьтесь со своим полком. Завтра — на совещание штаба!

— Да я и так всех знаю… светлейший паша.

— Ты-то знаешь, а они тебя, такую красивую — нет. Покажись, наберись солидности, авторитета. Чтоб они, когда скомандуешь, от звука твоего голоса рукой за оружием тянулись, а не в шаровары.

Демонесса нахмурилась. Паша кивком одобрил сердитый и серьезный вид. Она встала, поклонилась, придержав меч, и повернувшись кругом, вышла из палатки. С тем же серьёзным и суровым лицом встретила толпу адъютантов и слуг, которые галдели так, что, наверное, перебудили пол-лагеря.

— А, вот и слуги Махмуд-эмира! — раздался голос паши, который соизволил выйти из своего логова: — Госпожа принцесса — ваш новый командир, смотрите, служите ей во сто крат лучше, чем служили своему прежнему господину.

— «Эмир Метеа», Азиз-паша, а не «госпожа принцесса», раз уж так.

— Да будет так, — согласился генерал: — Эмир-ханум Метеа. Распоряжайтесь слугами и рабами Махмуда как собственными. Когда надобность в них исчезнет, мы отошлём их домой его семье, — и вернулся в свою палатку.