смелых, как Яван, растила бы их — вот увидишь, как подрастёшь, что кроме этого, ничего тебе не надо.

— Теймур-ата, я как раз от такого «замужа» в армию и сбежала!

— Зачем? А-а-а, понятно, храбрый джигит пленил сердце, а родители хотели отдать за нелюбимого? Ну, тогда извини, полковница…

— Вы почти угадали! Теймур-ата! — и резко прибавив шаг, сбежала от него. Не хватало ещё выдать себя перед Теймуром! Старый сотник остановился и хитро улыбнулся вслед.

…Остаток часа она провела, всаживая в воротный столб почти на половину длины чёрные бронебойные стрелы. Лук, оставленный телохранителями, был рассчитан на мужскую длину рук, но и доступного силе девушки размаха хватало на то, чтобы заколачивать стрелы так, что их потом топором вырубали. Зато отвела душу, твердя себе при каждом натяге: «Держи язык за зубами, держи язык за зубами!». Пока не прозвучал сигнал к намазу.

Принцесса опустила лук, сняла перчатку, и сама опустилась на колени, лицом к проповеднику. Она не била поклоны, как прежде, в теле Явана, но с уважением и достоинством выслушала молитву. Мулла обратил внимание, и, кажется, остался доволен.

Потом всех построили на плацу — прямо с молитвенными ковриками подмышкой, и Мацуко, поглубже вздохнув, приготовилась принять жребий командира:

— Я благодарю и ваших и моих богов, которые слышали мои молитвы и оберегали меня всё время, пока я скрывалась в ваших рядах. Да, я — та, кого вы знали как Явана, что сражался в ваших рядах и был другом многим из вас. Но теперь я вновь принцесса Явара и отныне — ваш командир, и надеюсь, что вы поймёте, если мне придётся быть строже и суровее чем другим командирам. Не надейтесь на старую дружбу, если не будете подчиняться моим приказам. У меня есть хорошие качества, но они появляются только тогда, когда я не вижу поводов для гнева. Но надеюсь, что мы будем друзьями, и не станем искать повода для ссор.

— А тем, кто не дружил с тобой, придётся трахаться? — внезапно раздался глумливый вопрос.

Принцесса обернулась на голос. Строй разошелся под её взглядом, вытолкнув смельчака — наглого, молодого, незнакомого, судя по хлипкости и недокормленности фигуры — из нового набора. Она долго смотрела в его наглые глаза, прежде чем слуги Махмуд-эмира сообразили, и, схватив за бороду, выдернули из строя: «На колени перед эмиром!» Один из хатамото Мамору подошел и со влажным звуком обнажил меч.

— Нет, не надо! — остановила его новый командир: — Ему достаточно урока, ведь, правда⁈

Ракшасы-телохранители на память хлестнули его по спине нагайками и затолкали пинком обратно. Кадомацу вздохнула и повернулась спиной. Что делать в этом случае — проявить строгость, жестокость или дипломатию, она не знала. Оставалось надеяться…

— Да вот, я же говорил — … — пошлый матюк хлестнул, как пощёчина. Демонесса обернулась, но недостаточно быстро — свист меча и знакомый удар, разрубающий плоть — хатамото пинком бросил к её ногам голову помилованного наглеца. Немного потерпев мрачнеющие взгляды друзей, эмир Метеа взмахнула рукой:

— Довольно! Я не командовала в настоящем бою большим, чем десяток, но давайте, пока не побываем под моим командованием в настоящем бою всем полком, воздержимся от шуточек про мой пол… или что-нибудь подобное! Я уже не Яван, я снова дочь своего отца, и неуважение ко мне — неуважение к Императору! Другое дело, когда на нашем счету будет уже достаточно славных битв и побед — тогда и мой отец не станет оспаривать слово моего товарища по оружию — ибо Император — такой же воин, как и вы. Все свободны!

…Когда сотни разошлись, к новому эмиру, кланяясь за три шага, подобрался мулла:

— Очень достойная, речь, эмир-ханум, но вы забыли одну вещь.

— Какую, ходжа?

— Нет бога, кроме Аллаха. А вы подчеркнули, что вы неверная с первой же фразы.

— Ну, я такая и есть. Зачем же лицемерить?

— Кто знает, кто знает. Пути Аллаха неисповедимы. В конце концов, вы путь армии проделали как воин Аллаха, вступая в бой с его именем на устах.

— Простите, ходжа, простите… я и сама не знаю добрые или злые духи меня ведут… Видать, я язычница…

— Пути Аллаха неисповедимы.

И, пятясь семенящей походкой, раскланялся, оставив девушку с её раздумьями…

…А к вечеру привезли её шатёр. К небольшому неудовольствию Кадомацу, брат отрядил на это дело господина Сакагучи — будто не было, кого выбрать из других его телохранителей! И не то, чтобы у него с Третьей Принцессой были напряжённые отношения, или скажем, он бы ей не нравился — просто он с Её Высочеством не разговаривал. Совсем. Сакагучи был каким-то боком родственником Ёсико, в прежние времена захаживал по её делам в свиту младшей принцессы, но сейчас считал дочь микадо лично ответственной за смерть жены наследника — вот и объявил ей бойкот.

Было забавно глядеть, как он одними жестами распоряжался при установке палатки, а так, как язык жестов перестаёт быть понятным, если повернуться к собеседнику спиной, (что часто приходилось делать солдатам во время работ), многие из них ощутили на себе тяжесть руки телохранителя принца.

Потом он пару раз рявкнул на коллег-ракшасов — чтобы знали дело, и, простившись с презираемой женщиной кивком головы, так же молча покинул бывшую Госпожу Тени Соснового Леса, оставив её обживаться на новом месте.

Ответственные девушки

…Наутро демонессу замучила совесть за вчерашнее. Но ей не дали спозаранку предаваться мысленному самобичеванию, а вызвали к паше.

Гонец потоптался у порога, и всё-таки набрался смелости крикнуть своё поручение, видя, что госпожа эмир не спит. Войти он не мог — внутри Мацуко установила температуру и атмосферу родной планеты, смертельную для ракшасов. Принцесса рассеяно ему кивнула, в знак того, что поняла, и засобиралась в штаб. Она думала позаниматься полётами с утра, и уже приготовилась, а тут — девушка просто нацепила доспехи поверх тренировочного кимоно, и в таком виде явилась на совет.

В доспехах там она была одна-единственная. Это ещё сказать, что она была единственным демоном и единственной женщиной — слово «выделялась» будет звучать весьма слабо. Кадомацу заметила, что опорные столбы недавно были подняты на полуторную высоту, да и вход в штабную палатку был расширен, кажется при помощи обычных ножниц. Как раз по её росту.

Азиз-паша дождался, кода соберутся все командиры (к чести Метеа, она была далеко не последней), и начал: