Шрифт:
Закладка:
– Так ты Юдифь?
В это время вошли двое слуг, один нес на серебряном подносе рыбу и разные разности, другой – держал откупоренную бутылку шампанского. Геся подставила ему свой плоский бокал и кивнула головой в ответ на мой вопрос.
– А кто же твой Олоферн, которому ты отрубишь голову?
– Ты!.. – сказала она, пристально смотря на меня, и захохотала. – Знаешь ли, в этих бокалах ужасно неудобно пить. – И она быстро перелила шампанское в маленький стакан и выпила его залпом.
Не знаю почему она в эту минуту удивительно напомнила мне маленькую Ришку.
XXXV
На другой день я проснулся поздно и в испуге посмотрел на часы: не проспал ли я назначенного мне вчера часа? Но было еще девять часов, как раз достаточно для того, чтобы собраться и бежать к Гесе.
Ровно в девять часов я поднялся к ней на лестницу и постучал в дверь ее. Ответа не было. Дверь была заперта.
«Спит, презренная Гетера!» – подумал я и пошел допросить хозяйку меблированных комнат. Хозяйка – толстая, подслеповатая и, должно быть, непомерно хитрая чухонка, подала мне маленькую записочку, на которой стояло:
«Сегодня нельзя. Приходи завтра, в девять часов.
Твоя Г.»Кровь хлынула мне в лицо.
«Она просто надувает и смеется надо мной!» – подумал я, и мне вдруг вспомнились Ришка и Сара, и я в страшной досаде вышел на улицу.
У подъезда стоял швейцар, и два дворника смотрели направо по Фонтанке. Там вдали поднимались клубы черно-сизого дыма.
– Что это? Пожар? – спросил я.
Швейцар угрюмо посмотрел на меня и нехотя ответил:
– Да!.. Пожар… Опять они шалят.
– Кто они? – спросил я.
– Они! Нехристи поганые!.. Бунтари!.. Вот кто!..
Дворник осмотрел меня с головы до ног и проговорил со злобой:
– Спокоя нет от них… анафемов… Четвертый день жгут Питер-то… Вчера-с – какой большой пожар на Песках заправили… Сегодня вон как опять засветили… Должно быть, на Сенной.
И он посмотрел на меня угрюмо и подозрительно.
Я машинально пошел по направлению к тому месту, где горело, и теперь ясно вспомнил, что действительно во все предшествовавшие дни были пожары. Вспомнил даже, что мне кто-то говорил, что все 13 частей Петербурга сбились с ног и вся пожарная команда измучена. И тут же вспомнил то, что мне говорил вчера Бейдель: что сегодня они жгут мелочных торговцев, апраксинцев. Под впечатлением досады и злобы на «еврейскую собачатницу» мне представилось вчера все жидовское собрание в сильно подозрительном свете.
«Ба! – подумал я. – Отправлюсь я к источнику – к патриарху Бергенблату. С ним надо хорошенько поговорить относительно свободы… и этого стремления к гегемонии… Вчера все это было неожиданностью. Я был возбужден… Одним словом, нельзя придавать значения тому, что я видел и слышал вчера… Нет, я поговорю с ним теперь… При дневном свете, без иллюзий… Я его, „брата-единителя“, припру к стене и выведу на чистую воду… Пусть он мне докажет, что „цель оправдывает средства“, что это нравственный принцип…»
И я крикнул извозчика и отправился на набережную Невы.
«Теперь половина 11-го, я приду к нему в половине 12-го, как раз к завтраку… Я должен застать его дома…»
Но у Бергенблата меня не приняли. Прошло целых четверть часа, пока человек ходил с докладом обо мне и возвратился с извинением, что у его господина неотложное и спешное дело.
Я вынул визитную карточку и написал на ней:
«Когда я могу застать Вас свободными, чтобы переговорить о весьма серьезном деле?»
Человек принес мне карточку Бергенблата, на которой твердым крупным почерком было написано:
«На той неделе, в четверг, вечером в 7 ч. к Вашим услугам.
С. Бергенблат».Я отправился. Двое слуг и швейцар стояли на подъезде и смотрели в сторону пожара. Он принял грандиозные размеры. День был солнечный, ясный. Серебристо-сизые облака клубились на горизонте, и, резко отделяясь от этих облаков, громадный столб дыма поднимался прямо вверх и затем широкой дугой сгибался в сторону. По бокам его тянулись синеватые клубы дыма, которые сливались с облаками. Сильный восточный ветер то там, то здесь вздымал пыль и крутил ее вихрем.
Я пошел пешком, так как ни одного извозчика не было на набережной. Везде на подъездах и в особенности у ворот домов собирались кучки народа. Еще больше его стояло на набережной, около гранитных барьеров, и все смотрели в сторону пожара. Было что-то напряженное, зловещее в этой картине и в сильных порывах ветра, который, точно со злобой, налетал и бил пылью в глаза.
Я свернул на Царицын Луг и отправился вдоль Летнего сада к Малой Садовой.
XXXVI
Картина пожара стала ближе, грандиознее. Как будто слышался в отдалении несмолкаемый гул, который смешивался со стуком колес. На углу Летнего сада я нанял извозчика и велел ехать к Гостиному двору.
– Там теперь не проедешь… Ни! – усомнился извозчик.
– Ну! Проезжай поближе к пожару, только скорей!
И калифарды запрыгали. Но мне казалось, что извозчик едет ужасно медленно. Я весь стремился скорее к тому
