Тюрьмы уже не могли вместить всех арестованных и 4 сентября министр юстиции Былинкин в записке военному ведомству признал: «Настоятельно необходимо устройство концлагерей, так как других путей к разгрузке Самарской тюрьмы нет, а дальнейшее пребывание нескольких тысяч заключенных в тюрьме представляется опасным…, ввиду возможности покушения на освобождение их, а также и для населения…, ввиду возможности возникновения эпидемии»[3054]. Последовавший приказ правительства указывал: содержавшихся под стражей в административном порядке (без предъявления обвинения) комиссаров, красноармейцев и других лиц активно выступавших против чехословацких войск и «народной власти» — перевести в особые концлагеря, «где последние содержатся под усиленной охраной с привлечением на принудительные работы»[3055].

О состоянии концлагерей 20 сентября докладывал в ведомство юстиции КОМУЧа уполномоченный по делам военнопленных ОЧНС Чех: «в лагере военнопленных в Тоцкое Бузулукского уезда находится 1487 арестованных красноармейцев…», арестованные подолгу находятся без предъявления им какого-либо обвинения, «их материальное положение критическое и санитарное прямо невыносимое. У них не имеется белья и благодаря этому грозит в кратчайший срок заразительное заболевание. Настроение их ввиду вышеизложенного очень напряженное и для нас именно потому неприятное, что лагерь охраняется чехословацкими войсками…»[3056].

Однако аресты не помогали, и в начале августа в Казани, в газете «Народная Жизнь», за подписью особоуполномоченного КОМУЧа эсера В. Лебедева, появился призыв: «Граждане! Крестьяне! Беззаконная грабительская советская власть низложена… Не бойтесь ничего, расправляйтесь сами с этими негодяями»[3057]. «Комиссарам, — пояснял Лебедев 12 августа, — мы пощады не дадим и к их истреблению зовем всех, кто раскаялся, кого насильно ведут против нас»[3058]. «Под видом большевика, — комментировал этот призыв С. Мельгунов, — можно было каждого отправить на тот свет»[3059].

17 сентября вышло постановление о создании чрезвычайного суда. По положению (§ 5) суд этот мог назначать только смертную казнь. Тогда же было издано положение о министерстве охраны государственного порядка[3060]. Характеризуя методы ведомства, глава КОМУЧа Вольский, позже признал: «Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой… жестокой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже»[3061].

На защите «демократии» стояло не только «ведомство охраны», но и не подчинявшаяся КОМУЧу и не имевшая вообще никаких ограничений чехословацкая контрразведка, характеризуя ее, начальник Самарского гарнизона чешский прапорщик Ребенда, он же комендант города, хвалился: «со шпионами мы, разумеется, расправляемся беспощадно»[3062]. «Из подвалов Ребенды, из вагонов чехословацкой контрразведки, — подтверждал управляющий делами КОМУЧа Дворжец, — редко кто выходил…»[3063].

Дошло до того, что представители КОМУЧа были вынуждены направить «делегацию к начальнику чехословацких войск», чтобы «заявить ему о недопустимости расстрела арестованных, а также ходатайствовать о принятии мер к недопущению самосудов и погромов»[3064]. Однако на Ребенду подобные обращения не действовали, по свидетельству очевидцев, месяц спустя, 8 июля он учинил в подвале своей комендатуры расстрел 6 человек на глазах у 48 узников, выведенных из другой камеры. И пригрозил им: «С вами будет то же самое»[3065].

«Подавление неоднократных восстаний в гарнизоне происходило с неимоверной жестокостью; подробности известны не бывали, — вспоминал управляющий делами КОМУЧа Дворжец, — Передавали, что в Самарском полку из строя был вызван каждый третий… Это совершалось в центре… Что делалось в провинции… понятно без слов… И все же это — только маленькая частица суровой черной действительности»[3066]. «Будет в летописях самарских, — добавлял С. Мельгунов, — и наказание плетьми железнодорожных рабочих на ст. Иман, и расстрел городского головы с.-р. Горвица…»[3067]. В Уфе были арестованы и объявлены заложницами жены большевиков[3068]. В Ижевске в тюрьмах избивали, прокалывали штыками и т. д.[3069]

Но ни «демократическая», ни чехословацкая контрразведки уже не могли справиться с обеспечением безопасности «народной власти», и тогда на помощь пришла армия. Примером могло служить подавление восстания рабочих, вспыхнувшего в Казани в ответ на арест членов рабочей конференции. «Мятеж был подавлен с большими жертвами…», отмечала кадетская газета «Волжский день»[3070]. Жертв было более 1 тыс. человек[3071]. По другим данным «из общего числа рабочих около 6000 человек вырезали 1500»[3072].

«По всем местам, был расклеен приказ начальника гарнизона ген. Рычкова и командующего войсками Степанова о том, что «1) в случае малейшей попытки какой-либо группы населения, и в частности рабочих, вызвать в городе беспорядки… по кварталу, где таковые произойдут, будет открыт беглый артиллерийский огонь; 2) лица, укрывающие большевицких агитаторов или знающие их местонахождение и не сообщившие об этом коменданту города, будут предаваться военной полевому суду как соучастники»[3073].

Однако заставить население подчиниться «своей народной власти», КОМУЧ оказался не в состоянии. Наступление Красной армии вызвало новый всплеск восстаний. Убедившись в бессилии КОМУЧа, чехословаки не замедлили сбросить остатки его «демократической» ширмы: 3 октября, приказом командующего Восточным фронтом чешского ген. Я. Сырового на территории всей «Комучии» всякие собрания, совещания и митинги запрещались повсеместно, нарушителям генерал угрожал «немедленным расстрелом»[3074].

В тот же день 3 октября чешский полковник И. Швец, «как командующий Поволжским фронтом» принял «на себя всю полноту власти как военной, так и по охране государственного порядка и общественного спокойствия»[3075]. Оборона Самары возлагалась на чехословацкий гарнизон во главе с прапорщиком Ребендой. 4 октября последний опубликовал приказ начинавшийся словами: «Немедленному расстрелу подлежат…» И далее следовал длинный перечень — за что: за сопротивление военным и гражданским властям, нападение на чехословацкие части, призывы к неповиновению властям, уклонение от военной службы и т. п.[3076].

* * * * *

Наступление Красной Армии поставило чехословаков и КОМУЧ, перед еще одной проблемой — что делать с заключенными. Было решено эвакуировать их дальше на Восток «свыше 5 тыс. красноармейцев, красногвардейцев и других лиц, арестованных в связи со свержением бывшей Советской власти»[3077]. Заключенные были погружены в эшелоны, названные позже «поездами смерти»:

«То, что я видела в мужских вагонах, — вспоминала врач Л. Зальцман-Эдельсон, — не поддается описанию. По 50–60 человек в вагоне… Все полуголые и в лохмотьях…». «Умирают по нескольку человек в день. Их трупы выбрасывают по дороге…». «Люди валяются на полу, в грязи, насекомые покрывают их полунагие тела…»[3078]. Из дневника сотрудника американского Красного Креста Р. Бьюкели: «в поезде было