Шрифт:
Закладка:
Легкий успех будоражил умы чехословацких стратегов. М. Штефаник, начальник над всеми чехословацкими войсками, сидя в Париже, считал, что «наше русское войско, при его умелом использовании на востоке, достигнет ко времени окончательной победы (над Германией) прямо через Южную Россию нашей границы»[2978]. Б. Павлу на омском съезде представителей корпуса (июль 1918 г.) заявлял: «Мы вполне уверены, что от Урала и Волги фронт переместится на запад, через Москву…»[2979]. Идея похода корпуса на запад через юг России, подтверждает Бенеш, к концу августа сложилась в целую концепцию и опьянила многих[2980].
В преддверии похода чехословацкий корпус занялся пополнением своих рядов, мобилизуя соотечественников из лагерей военнопленных. Ослушников предупреждали: «Неисполнение этого постановления карается чехословацким полевым судом». Кроме того, не подчинившиеся лишались гражданских прав, а их семьи подвергались различной дискриминации на родине[2981]. Угроза подействовала: численность корпуса была доведена до 60 тыс. человек[2982]. Кроме того, командование корпуса взяло в свои руки формирование частей из поляков, югославов, румын, итальянцев и западных украинцев. В феврале 1919 г. число мобилизованных из этих национальностей достигло почти 14 тыс. человек[2983].
В «освобожденных» же чехословаками городах, тем временем возникали местные «демократические» правительства. Всего, по словам Мельгунова «жизнь сотворила к августу на территории России 19 автономных правительств… На так называемом Восточном фронте, конечно, только Самарское (КОМУЧ) и Сибирское правительства представляли собой конкурирующие силы, которые так или иначе могли претендовать на всероссийское значение»[2984].
Комуч
Комуч пришел к власти на штыках чехословаков.
Главную роль, в победе над большевиками, лидеры вновь образовавшихся правительств приписывали деятельности своих партий: «еще никакой Самары не было, а гражданская война уже гуляла в степях Заволжья», — указывал эсер Нестеров, имея в виду борьбу уральских казаков против советов и крестьянские восстания в Николаевском и Новоузенском уездах. Общее восстание «должно было произойти осенью», лишь «выступление чехословацких «легий»… нарушило естественный ход событий»[2986].
«Народные массы, — по словам видного участника движения эсера Лебедева, — смотрели с надеждой на единственную большую партию соц. — рев., единственно могущую в это время поднять знамя борьбы против большевизма. Все ждали в этот момент, что эсеры выступят против новых самодержцев… Советская Россия в этот момент уже представляла собой насыщенный раствор, готовый для кристаллизации, и не хватало только сильного толчка, чтобы этот процесс начался…»[2987].
Самара вообще была взята «офицерскими и крестьянскими боевыми дружинами», утверждал мемуарист Николаев, еще до прихода чехов[2988]. «Участники самарского бедствия, — с сарказмом замечал по поводу подобных заявлений С. Мельгунов, — естественно, склонны преувеличивать и свою роль, и свою инициативу»[2989].
На деле, признавал один из основателей Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧа) эсер П. Климушкин, к лету 1918 г. положение подполья в Самаре было безнадежным: «Уже в то время можно было вызвать гражданскую войну, мы понимали, что это кончилось бы печально, ибо реальных сил для поддержки движения со стороны населения и рабочих не было. Нельзя было надеяться и на самих солдат… Мы видели, что если в ближайшее время не будет толчка извне, то на переворот надеяться нельзя»[2990].
Самостоятельное выступление Белого движения обречено, подтверждал в своем отчете командированный из Добровольческой армии в Сибирь ген. В. Флуг: «Даже при наилучших условиях, офицерские организации в большинстве крупных центров не могли рассчитывать удержать захваченную власть долее 1–2 недель, после чего неминуемо должна была наступить реакция». «Но существовала какая-то слепая вера, что вопрос об интервенции союзников решен в положительном смысле, что начнется она около 1 июля»[2991].
Подготовка к мятежу началась 3 мая, когда в Новониколаевске был созван съезд нелегальных военных организаций[2992]. Свою роль в установлении контактов чехословаков с офицерскими организациями, по словам историка Волкова, сыграли русские офицеры «остававшиеся в штабах и на командных должностях чехословацких войск», «начиная с того, что командовал им русский генерал-майор В. Шокоров, а начальником штаба генерал-лейтенант М. Дитерихс»[2993].
14 мая в Челябинске состоялось совещание представителей чехословацкого командования — Гайды и Кадлеца, с центральным штабом сибирских боевых дружин и военным отделом самарского Комитета членов Учредительного Собрания. «На этом совещании был выработан план будущего выступления»[2994]. В середине мая к эсерам и кадетам в конспиративном порядке обратился французский консул Жано с предупреждением, что надо быть готовыми к свержению советский власти[2995]. Выступление намечалось на конец мая[2996].
Вопрос о «приглашении интервентов» был решен в Москве, на 8-ом Совете партии эсеров, между 20–27 мая. В резолюции съезда указывалось, что «не только допустимо, но и желательно, чтобы на русскую территорию были перенесены… вооруженные союзные силы, с целью помочь России освободиться от германского ига…»[2997]. (Официально это «приглашение» прозвучит 3 августа, в обращении КОМУЧа к правительствам союзных держав[2998].) Иностранная помощь призывалась только для войны с Германией. «Но русские народные массы продолжения этой войны не хотели, — комментировал эсеровскую резолюцию ген. Головин, — а, следовательно, выступление иностранной военной силы, даже ограниченное рамками «внешней войны», являлось вооруженной интервенцией в дела России»[2999].
Выступление эсеров произошло только после того, как чехословаки, по выражению члена чехословацкого Военного Совета С. Чечека, «как граблями сено», взяли Самару, большевики сдали ее почти без боя[3000]. Меньшевик Майский и эсер Климушкин практически одними словами описали дальнейшие события: группа членов Учредительного собрания — «единственного законного представителя русского народа», «в чешском автомобиле и под чешской охраной была доставлена в здание городской Думы и здесь объявила себя Правительством»[3001]. «Горожане, — вспоминал Климушкин, — считали нас, чуть ли не безумцами… Реальная поддержка была ничтожна…»[3002]. «Поддержка была только от крестьян, небольшой кучки интеллигенции, офицерства и чиновничества, — подтверждал другой член правительства Брушвит, — все остальные стояли в стороне»[3003].
Комитет членов Учредительного собрания составили представители партии эсеров, получившей 40 % голосов на выборах в Учредительное собрание (по Самарскому округу –53 %[3004]). «Переворот, совершенный нами благодаря подходу к Самаре доблестных чехословацких отрядов, совершен…, — провозглашал Комитет в день захвата Самары, — во имя принципа
