рабочие места, которые большинство канадцев не хотели занимать. Если вновь прибывшие шли на шахты и пыльные строительные площадки, то они получали право на заработную плату. И пока жители страны предпочитали давать своим детям образование для работы в офисах и в качестве специалистов-профессионалов, промышленность поднимали те, кто привез необходимые для этого ремесленные навыки из Шотландии или Германии. Яростная борьба за рабочие места дефицитных специальностей, которая всегда лежала в основе расовых и религиозных конфликтов в Канаде, в 1950-е гг. почти исчезла. В отсутствие нужных экономических условий этот пережиток прошлого мог только затаиться и выжидать.

Процветание вселило в канадцев еще больше веры в их собственную идентичность. Настала пора как новым жителям Канады, так и старожилам вносить свою лепту в развитие мирового научного и литературного сообщества. В этот период начали завоевывать свою репутацию два первых канадских лауреата Нобелевской премии — Герхард Херцберг[436] и Джон Полани (Поланьи)[437]. Нортроп Фрай[438] в Торонто и Джордж Вудкок[439] в Ванкувере внесли свой вклад в мировую литературу. Дональд Грант Крейтон[440] со свойственным ему сарказмом вдохновлял и поощрял поколение молодых историков, которые, в свое время, дадут канадцам новое самоощущение.

Деньги и уверенность в себе изменили Канаду, которую опишут эти историки. На референдуме 1949 г. ньюфаундлендцы незначительным большинством голосов одобрили присоединение к Конфедерации, запланированное еще в 1865 г. Финансовая несостоятельность, расстроившая более ранние переговоры, в 1940-х гг. стала абсурдной; многие жители Ньюфаундленда не могли устоять перед соблазном канадских социальных программ. В 1946 г. канадцы приняли первый закон о гражданстве[441]; в 1949 г. объявили свой Верховный суд высшей апелляционной инстанцией, отменив обращения в британский Тайный совет; в 1952 г. на пост генерал-губернатора впервые назначили уроженца Канады[442] Чарльза Винсента Мэсси. А если канадцы все еще отказывались принимать на себя полную ответственность за свою собственную конституцию, то процветающему народу можно было простить небольшие причуды.

Средняя держава

Теплым сентябрьским вечером 1945 г. Игорь Гузенко[443] выскользнул из советского посольства в Оттаве и втянул Канаду в «холодную войну». Первым стремлением Маккензи Кинга было отправить русского шифровальщика назад к его хозяевам. Канадцы не смогли так легко избежать послевоенного шока. Впрочем, пребывая в непривычном для них состоянии процветания, они этого и не хотели. Война, похоже, убедила большинство из них в том, что стране необходимо играть свою роль в мире. Коллективная безопасность, которой Маккензи Кинг так пренебрегал в межвоенный период, возможно, остановила бы Гитлера; возникло новое ощущение, что и Сталина она, безусловно, тоже должна остановить. Процветание укрепило уверенность канадцев в себе и сделало их неизмеримо более терпимыми к затратам на оборону, дипломатию и внешнюю помощь.

Возврат к изоляционизму был в любом случае невозможен. Когда благодаря «делу Гузенко» в Канаде обнаружилась целая сеть советских шпионов, проникших даже в святая святых внешнеполитического ведомства, это привело лишь к обновлению понимания той борьбы, которая началась со времени большевистской революции 1917 г. Географическая защищенность канула в прошлое; Канада теперь оказывалась непосредственно между двумя враждующими соседями. Хорошо осведомленные канадцы могли возразить, что разоренный войной Советский Союз сможет разве что поглотить свои новые европейские сатрапии, но после 1940 г. канадцы перестали быть единственными судьями в вопросах собственной обороны. Отлично понимая, что Вашингтон никогда не допустит суверенитета Канады в Арктике — жизненно важном географическом буфере между Соединенными Штатами и Россией, — чиновники из Оттавы признавали, что для защиты континента им придется сделать больше, чем гарантировала бы самая скромная оценка рисков. Иначе США вполне могли бы начать «защищать» Канаду от ее бескрайних просторов.

С этим были согласны не все канадцы. Изоляционизм пережил войну, особенно во Французской Канаде и университетах. Только мечтатели могли верить в то, что в советско-американском конфликте Канаде удастся сохранить нейтралитет, однако перспектива ядерного Армагеддона плодила таких мечтателей тысячами. Маккензи Кинга, как и любого другого, тревожило направление послевоенной державной политики, но к 1949 г. он уже ушел, а вместе с ним и его осторожность. В лице Луи-Стефана Сен-Лорана способные, честолюбивые чиновники Департамента внешних дел[444] имели того, кто сражался на их стороне в кабинете министров страны и откровенно высказывал свои смелые взгляды на место Канады в мире. Чего бы ни хотели интеллектуалы, изоляционисты и кучка апологетов коммунизма, большинство канадцев были заинтересованы в повышении международного авторитета своей страны и обратились к некогда подозрительной доктрине коллективной безопасности.

В альянсе времен войны канадские чиновники настаивали на «функциональном принципе»: Канада посылает своих представителей в структуры Организации Объединенных Наций (ООН) только в тех случаях, когда страна может быть решающим актором. В вопросах распределения помощи или содержания беженцев у канадцев должен быть голос, в вопросах же генеральной стратегии им следовало хранить молчание. В мае 1945 г. в Сан-Франциско канадские делегаты применяли к роли Канады в новой ООН тот же «функциональный принцип». Между великими державами, стремившимися монополизировать принятие решений, и группой второстепенных стран, обладающих голосом, но лишенных каких-либо рычагов воздействия, Канада являлась «средней державой», чье влияние было слишком слабо, чтобы обеспечивать ей полноценный голос в мировом сообществе, но ее материальная мощь была слишком велика, чтобы ее игнорировать.

В целом «средняя» Канада находилась не в той категории государств, до которых могли бы снизойти великие державы. Ее исключили из обсуждения мирного договора с Германией: достаточно благовидный предлог, чтобы в 1946 г. отозвать свои оккупационные войска, а участие в Берлинском воздушном мосте 1948 г. ограничить пожеланиями удачи. На полях ООН, работа которой почти сразу зашла в тупик из-за бурных дебатов начавшейся «холодной войны», Канаду с ее претензиями на независимость жестко одернул Андрей Громыко[445]: по выражению советского представителя, она была всего лишь «малоинтересной второй скрипкой в американском оркестре».

Замечание достаточно справедливое, чтобы глубоко ранить. Канадские дипломаты боролись за то, чтобы дать своей стране право выбора за пределами сферы влияния США. Когда в 1948 г., после того как Советский Союз взял под контроль Чехословакию, Великобритания, Франция и страны Бенилюкса (Нидерланды, Бельгия и Люксембург) быстро сколотили Брюссельский пакт[446]; Оттава воспользовалась приглашением присоединиться к этому союзу, чтобы вовлечь туда и Соединенные Штаты. Как писал выдающийся сотрудник Департамента внешних дел Эскотт Рейд[447], для несчетных канадских проблем Североатлантический альянс был «решением, которое ниспослало само Провидение». Он мог бы предотвратить появление нового изоляционизма в США и мог бы также поставить американское правящие круги в зависимость от более сильных союзников, нежели Канада. Для страны, отчаянно ищущей альтернативы коммерческим объятиям Соединенных Штатов, такой союз