борьбу за существование на периферии экономики. В первое послевоенное десятилетие на подобные исключения из новоприобретенного благоденствия почти не обращали внимания. Социальные проблемы, которые казались самыми важными, были побочным явлением зажиточности: вопросами нехватки достойного жилья, больниц, школ и коммунальных услуг пренебрегали в течение пятнадцати лет войны и депрессии.

По большей части потребности новоиспеченных богачей сформировались поколениями предусмотрительно бережливых людей. Большинству канадцев хотелось иметь семью, дом, небольшой участок земли и сбережения на тот черный день, который в прошлом наступал так часто. Общий ответ на большинство этих стремлений мог найтись в предместьях. За пределами каждого большого города Канады на обширных, утопавших в грязи участках тянулись ряды однообразных зданий. Множество сельских муниципалитетов неохотно мирилось с вторжением людей, которые теперь считали себя вправе рассчитывать на водопровод и канализацию, так же как на школы и дороги. Покупатели новеньких домов учились жить с неисправной сантехникой, непросушенными пиломатериалами и уловками ненадежных подрядчиков.

Жизнь обитателей сельской Канады тоже изменилась благодаря электрификации, канализации и асфальтированным дорогам, по которым легче стало ездить в большой город за покупками и на лечение. По всей стране покатились длинные желтые школьные автобусы, возившие детей с ферм в объединенные школы, где они получали навыки и образование, которые затем многих из них увлекали в крупные города. Те, кто оставались, все активнее вели сельское хозяйство с помощью научных методов, увеличивая урожаи и создавая экологическую бомбу замедленного действия новыми химикатами и генетически модифицированными семенами. Самому сильному воздействию подверглось полузабытое коренное население Канады. Улучшение медицинского обслуживания привело к резкому росту рождаемости в резервациях; образование позволило молодым индейцам осознать собственную нищету, безысходность и тот расизм, которым, казалось, были пропитаны Закон об индейцах[425] и белые чиновники, которые его исполняли. Школы-интернаты с их жесткой дисциплиной и пренебрежением к культурным традициям аборигенов породили новые поколения жертв.

После окончания обеих мировых войн канадских женщин в массовом порядке увольняли, вынуждая освобождать рабочие места мужчинам. После 1918 г. оказывать ожесточенное сопротивление подобному выдавливанию их побудила элементарная нехватка денег; постоянный рост уровня дохода с 1945 г. лучше всего объясняет тот единственный за весь XX в. период, когда женский труд действительно сокращался. Впервые за много поколений промышленный рабочий мог содержать семью на одну свою зарплату. Более того, вопреки всем стандартным демографическим прогнозам, утверждавшим, что достаток и урбанизация снижают рождаемость, канадские семьи выросли до беспрецедентных размеров. К 1951 г. годы снижавшейся рождаемости и жестких ограничений на иммиграцию сделали среднестатистического канадца человеком средних лет. Было предсказуемо, что окончание войны и возвращение ветеранов приведут к демографическому взрыву. В 1941 г. дети до пяти лет составляли 9,1 % населения, в 1951 г. их было уже 12 %. Но никто не ожидал, что послевоенный всплеск рождаемости продлится до 1960-х гг.

Канадцы считали образование необходимым, поскольку оно позволяло рассчитывать на материальные дивиденды в виде лучшей работы, большего дохода и прочих возможностей. Для большинства населения затраты на обучение в университете и даже в средней школе всегда служили препятствием, преодолеть которое могли либо богатые, либо самые талантливые и самые честолюбивые из бедных. После 1945 г. появилась льгота для ветеранов, суть которой состояла в том, что мужчины и женщины, отслужившие в армии, могли получать дальнейшее образование столько же времени, сколько они провели в военной форме. К 1949 г. приток ветеранов привел к тому, что набор в университеты увеличился в три раза по сравнению с довоенными годами. Каким бы низким ни было качество обучения, которое велось плохо оплачиваемыми преподавателями в запущенных, давно не ремонтированных учебных заведениях, высшее образование стало одним из преимуществ, необходимых канадцам в их быстро богатеющем обществе.

Миграция в пригороды и беби-бум привели к тому, что пришлось решать проблему удовлетворения вновь возникшей потребности в образовании. В 1917–1947 гг. около четверти миллиона детей ежегодно достигали школьного возраста; после 1947 г. это число быстро удвоилось. Из стали и шлакоблоков можно было ускоренными темпами построить уродливые утилитарные здания, а перегруженные работой трудяги, учившие канадских детей, получили новый статус и возможность диктовать свои условия. В 1945–1961 гг. и нагрузка, и число учителей в начальных и средних школах увеличились более чем вдвое. Их заработная плата утроилась; текущие расходы увеличились в семь раз, а капиталовложения — в 10 раз. Сущность, правда, изменилась мало. На большей части территории Канады 1950-е гг. были годами несгибаемого образовательного консерватизма: прямолинейность, дисциплина и устаревшие учебные программы.

Убежать в пригороды было невозможно без автомобилей и дорог. Покупка хотя бы подержанного автомобиля для многих семей стала началом ухода от дороговизны и тесноты городских трущоб. В 1945–1952 гг. количество зарегистрированных в Канаде легковых автомобилей удвоилось, а к 1962 г. их стало еще вдвое больше. К 1960 г. 39,6 тыс. км (24,6 тыс. миль) дорог с твердым покрытием превратились в 112,7 тыс. км (70 тыс. миль). Поездка через всю Канаду по автомагистрали перестала быть главным приключением. Достаток привел, в частности, к тому, что большинство канадцев могли наслаждаться оплаченным отпуском. Каникулы, до войны бывшие роскошью, стали обычным ежегодным явлением. Окраина Канадского щита превратилась в «страну коттеджей». То же произошло и с Приморскими провинциями и со Скалистыми горами. Из-за притягательной близости Соединенных Штатов канадцам все более нравился туризм.

Почти ни один из аспектов послевоенного достатка не был исключительным для Канады. Американцы тоже переезжали в пригороды, нуждались в школах и колледжах, старались свести к минимуму выплаты по ипотеке и игнорировали интеллектуальных пуритан, которые сокрушались по поводу пошлости массовой меркантильности. Канадцы, конечно, отличались более многочисленными семьями и, по крайней мере статистически, были более законопослушными и даже более религиозными, чем их соседи. Главное различие между пригородом Торонто и пригородом Филадельфии, во всяком случае до 1950 г., заключалось в отсутствии в первом частокола телеантенн. Большинство канадцев это различие отнюдь не радовало.

Свой новообретенный достаток жители Канады сосредоточили на себе и своих семьях. Непрерывный поток новых товаров, от магнитофонов до «Тапперуэров»[426], стал для каждой семьи тестом на способность «жить, не отставая от соседей». Образ послевоенной Вены, где первым делом был отстроен сгоревший государственный оперный театр, казался донельзя чуждым. Большинство канадцев вне дома развлекались в местных кинотеатрах либо в лишенных всякого своеобразия пивных, где все еще сохранялась сегрегация по половому признаку. Только в Квебеке имелись рестораны, в которых к еде, как и положено, подавали вино. Что касается оркестров, «живого театра» и других исполнительских видов искусства, то в этой области культурная жизнь Канады достигла в конце 1940-х гг. своего дна. Без франко- и англоязычных сетей вещания национальной компании Си-би-си актеры и музыканты жили бы впроголодь или были бы вынуждены