в одно и тоже время. Нет на войне ничего хуже, чем размеренность и ритуалы. Любое расписание — это просто находка для врага. Я вышел на своего нового друга — командира десантников, с которым познакомился — и согласовал с ним интересную цель для «сто двадцатого» миномета. Мы в течение дня пристреляли его, немного обхитрив противника и беря на 50 метров дальше от места их подвоза.

Вечером, заняв место на крыше нашего дома в самой безопасной комнате, куда еще ни разу не прилетало из «стволки» и минометов, мы подняли «Мавик» и затаились в засаде.

— Чувствуешь азарт охотничий? — спросил я «Пегаса»?

— Да, — ответил он и улыбнулся.

— В детстве я очень любил читать книжки про индейцев Фенимора Купера. И когда он описывал битвы индейцев друг с другом, я чувствовал примерно то же, что чувствую сейчас.

Охота за скальпами открыта! — поделился я с «Пегасом» своими воспоминаниями. — Правда, война тогда была добрее, что ли. Хотя скальпы, как индейцы, мы с них не снимаем.

— И уши не режем, как американцы во Вьетнаме.

Мерс приехал вовремя — спасибо пунктуальности водителя. Время подлета мины равнялось сорока секундам. Ровно за сорок секунд, как эти две группы украинских солдат должны были встретиться, я дал команду нашему миномету.

— Вогхонь!

Как только две расслабленных группы украинских «вахтовиков» поравнялись друг с другом, в воздухе послышался характерный свист, и в десяти метрах от них взорвалась стодвадцатимиллиметровая болванка чугуна с радиусом поражения до трехсот метров, разбрасывая в стороны рой осколков и асфальтовой крошки. Все шестнадцать человек в секунду оказались на земле.

— Есть! Есть попадание! — радостно заорали мы с «Пегасом».

Половина упала и не подавала признаков жизни, вторая половина старалась отползти, из-за шока не понимая, что произошло. Мне сложно было быть безразличным к мучениям живых людей, даже если это был противник. И, при этом, я чувствовал азарт и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Следом прилетело еще две мины, поставив окончательную точку в их мучениях. Живых среди них не осталось. Но смерть на экране выглядела ненастоящей. Экран помогал дистанцироваться и не принимать это так близко к сердцу, как в реальном бою. Особенно если это был ближний бой в окопах, в котором ты видишь страх и мучения другого человеческого существа. Пока я чувствовал сопереживание к противнику, была надежда окончательно не стать маньяком.

— Спасибо за работу, — поблагодарил я десантников. — По — моему, все шестнадцать «двести». Автобус выведен из строя. Чистая работа.

— Обращайтесь, — буднично ответил мне минометчик. — Видос скинете для отчетности?

— Несомненно.

Человек — существо уязвимое и хрупкое. Усилие, необходимое для того, чтобы лишить его жизни, несопоставимо с теми десятками лет, которые необходимы чтобы он был зачат родителями, сформировался в утробе матери, родился и вырос, преодолевая миллионы ежедневных препятствий и опасностей. У каждого солдата — за какую бы сторону он не воевал — есть родные, которые, как и он сам, верят в то, что он вернется домой к своим родителям, жене и детям. Каждая смерть на войне — это потеря, которая коснется множества людей. Сделает им больно и заберет будущее. Смерть останавливает реальность и время и перечеркивает возможность будущего. Как писал Мартин Хайдеггер — немецкий философ-экзистенциалист: «Смерть — это невозможность дальнейшей возможности». Смерть тотальна и окончательна. Жизнь этих шестнадцати солдат закончилась в предместье города Бахмута. Их тела, которые ночью эвакуировали украинцы, будут отвезены домой и захоронены в земле с красивыми речами и венками, покрытыми пафосными фразами. Но жизнь сотен людей, с которыми они были связаны, уже никогда не будет прежней. Как и моя жизнь — после этой операции.

— Как думаешь, «Констебль», почему они такие расслабленные тут? Ходят толпами как животные. Это же тупо, — оторвал меня от моих размышлений «Пегас».

— Наверное, «мобики». Профессиональные военные вряд ли бы так затупили.

— Многое от командира зависит. Некоторые умудряются построения для награждения делать в километре от ЛБС — линии боевого соприкосновения. Долбоебов хватает. А, может, просто необученные. Думают, что тут кино.

— Атутжопа!

У «Пегаса», как и у большинства моих бойцов не было высшего военного образования, но он понял элементарную систему войны. А система состоит из того, что твоя задача думать, как противник и ловить его на ошибках. И порой это занимает месяцы, а порой — минуты. Мы скорее всего убили шестнадцать человек. Это очень большое количество солдат, которые могли бы защищать укрепленный опорник много дней. И если их командир не идиот, то он понимает, что его маршрут подвоза пополнения спалили и ему нужно придумывать что-то новое — искать новую дорогу или менять время и выстраивать новую логистику. Основная выгода от диверсий на войне — это нарушение системы и порядка противника.

Вечером Володя вернулся с «Выдрой» в расположение и тоже поделился итогами дня.

— Прикинь?! Я сегодня выстрелил чуть ли не пятнадцать зарядов от РПГ. Аж затошнило. Самоконтузился, наверное.

— Прокапайся у медиков. Мне помогло после танка. А «Выдра» чего такой бледный? Тоже контузило?

— Да не, — ответил за него «Горбунок» и улыбнулся. — Мы там бегали от коптеров. Задолбали сволочи. И в один окоп запрыгиваем, а там нога чья-то и рука лежат. Совсем разобрало кого-то.

Он развел руками.

— Ну как бы для меня это уже нормально, а вот «Выдра» в шоке.

— Наш? — удивился я.

— Не. Нога без ботинка, в одном носке. А раз обуви нет, не наш, — пояснил мне Володя простую окопную мудрость. — А дальше там еще полтуловища. Точно не наш. Там такое место хорошее для выстрела. Мы его подвинули чуть в сторону. Я Сереге покажу, где он лежит.

Так и закончился еще один день войны специальной военной операции в нашем подразделении.

Добрый сосед «Киото»

Женины позиции на северо-западе были самыми передовыми и наиболее близкими к Бахмуту. У нас стало ритуалом облетать вечером с «Пегасом» линию фронта для контроля перемещения украинских «пидроздилов». Раз или два раза в неделю украинцы делали попытки беспокоящих накатов, с целью прощупать нашу оборону и выявить огневые точки. Когда мы засекали накопление живой силы противника, которые могли накатить на Женю, мы наводили туда огонь Володиных «тяжей» — АГС и СПГ — для профилактики и создания психологического давления на рядовой состав. Ближе всего с запада к нам было соседнее подразделение, с которым у нас с первых дней боев сложились отличные отношения. Не считая дружеского огня, что часто бывает в динамике продвижения и откатов, мы во всем поддерживали друг друга и действовали слаженно.